Из воспоминаний Л.А. Рождественской о М.Кузмине:
"В 1921 году М.А. Кузмину было 46 лет. Небольшого роста, худой, бледный, с впалыми щеками, благодаря чему резче выделялись его выпуклые глаза, Кузмин производил впечатление усталого, изможденного, неухоженного человека.

Ходил он в старом, порыжевшем от времени пальто. Носил фетровую шляпу.Иногда М.А. Кузмин вспоминал о своих старых знакомых, но воспоминания эти, к сожалению, были на уровне сплетен.

Так, вспоминая о жене художника-портретиста Юрия Анненкова, Кузмин рассказывал, что Любовь Анненкова, в связи с тем, что слух у нее был плохой, старалась не вести беседу с людьми, а сама что-нибудь рассказывать. В основном она рассказывала о своем муже Юрии Анненкове, причем часто прибавляла: “У него много жен, но я у него самая главная”.

(...)
Материальное положение М.А. Кузмина было, очевидно, плохим. Когда он сотрудничал в “Академии”, он постоянно обращался с просьбой о выдаче ему денег, не считаясь с тем, что работа в издательство им не сдана. В отношении сдачи работы в срок он был весьма неточен. Когда М.А. Кузмин вошел в состав литературных сотрудников издательства, посещения его “Академии” стали еще более частыми. Он как-то прижился в издательстве. Просиживал М.А. Кузмин в тесном помещении издательства довольно долго, иногда молча наблюдал за работой сотрудников.

Вообще М.А. Кузмин говорил немного. Манера разговора у него была какая-то робкая, застенчивая. Иногда во время разговора он даже краснел. М.А. Кузмин никогда не говорил о своей повседневной жизни, жалоб на какие-либо бытовые неустройства я от него не слышала. Жаловался он иногда на мучавшие его сильные головные боли. Помогал ему от болей, по его словам, крепкий горячий хорошего качества чай. Если ему не удавалось купить чай высшего сорта, он обращался за помощью в Дом литераторов.

Рассказывал он также о том, что ему трудно писать рецензии на новые театральные постановки по заказам журналов. Трудность заключалась в срочности и точном выполнении срока заказа. Придя из театра усталым, с головной болью, он, по его словам, не принимался за работу, а долго ворчал, что больше не будет брать на себя такие обязанности. Только выпив горячего чаю и немного отдохнув, он принимался за работу.

М.А. Кузмин любил музыку, умел играть на рояле и охотно садился за рояль. Ноты он разбирал легко и мог сыграть незнакомое ему музыкальное произведение прямо с листа.

(...)
Иногда М.А. Кузмин вспоминал о своих старых знакомых, но воспоминания эти, к сожалению, были на уровне сплетен.

Так, вспоминая о жене художника-портретиста Юрия Анненкова, Кузмин рассказывал, что Любовь Анненкова, в связи с тем, что слух у нее был плохой, старалась не вести беседу с людьми, а сама что-нибудь рассказывать. В основном она рассказывала о своем муже Юрии Анненкове, причем часто прибавляла: “У него много жен, но я у него самая главная”.

Хороший портрет Кузмина более раннего времени сделал Юрий Анненков. Он изобразил лицо Кузмина как-то в двух планах. Действительно, М.А. Кузмин производил впечатление человека двух планов.

(...)

Федор Сологуб относился к Кузмину неприязненно."
Отсюда
Тут же о А.А. Франковском, переводчике М.Пруста.
читать дальше"Филолог по образованию, он очень хорошо изучил иностранные языки — английский, немецкий, французский и др.

Качество его переводов научных книг было на высоком уровне. Адриан Антонович, хотя и не числился редактором собрания творений Платона, но фактически принимал активное участие в редакционной работе над отдельными томами, и его поправки и замечания охотно принимались переводчиками и редакторами издания. Когда же А.А. Франковский принялся за перевод художественной литературы, он проявил неожиданно (очевидно, даже для себя) особые талантливость и мастерство. Переводы А.А. Франковского отличаются не только точностью, но и умением уловить стиль, так сказать, “душу” переводимого им произведения.

Его мастерство достигло расцвета в сделанном им переводе сочинений французского писателя Марселя Пруста. Эта его работа получила похвальный отзыв и в современной прессе.

А.А. Франковский был исключительно порядочным и честным человеком.

Принадлежал он к типу чудаков. Он отличался необыкновенной застенчивостью и скромностью. Был замкнут и молчалив, и даже не всегда отвечал на обращенный к нему вопрос. Промямлит что-то непонятное и отвернется. Но когда Адриан Антонович вступал в спор по интересующим его вопросам научного, исторического, литературного характера, он убежденно отстаивал свое мнение, увлекался, краснел и даже сердился.

С людьми А.А. Франковский сходился туго — по его виду казалось, что он относится к людям скептически.

М.А. Кузмин в описании редакционных собраний переводчиков шутливо охарактеризовал А.А. Франковского такой строчкой: “Домашний скептик молчалив”.

О своей личной жизни А. Ант. ничего не рассказывал. В Ленинграде родных у него не было, жил он одиноко, женат не был.

Внешне А.А. Франковский выглядел угрюмым, неприветливым и даже сердитым. Первое впечатление о нем было обманчивым. Когда Н.В. Болдырев познакомил А.А. Франковского с сотрудниками издательства, сотрудники высказали Н.В. Болдыреву свое впечатление, неблагоприятное для А.А. Франковского, и сомнение в возможности сработаться с ним. В ответ Н.В. Болдырев рассмеялся и сказал: “Да что Вы — ведь это же божья коровка”. Болдырев был прав.

А.А. Франковский очень любил музыку, умел хорошо слушать и воспринимать ее. Он часто посещал концерты в Филармонии. Однажды на концерте в Филармонии А.А. Франковский оказался сидящим рядом с одной из сотрудниц издательства. На следующий день один из постоянных посетителей “Академии”, не знавший личной жизни Адриана Антоновича, сообщил сотрудникам, что видел А.А. Франковского в Филармонии с женой. Когда его спросили, почему он думает, что А.А. Франковский был с женой, он ответил: “Кто же может сидеть, так угрюмо отвернувшись от своей спутницы и не разговаривать с ней, как не муж, поссорившийся с женой”.

(...)

В 1941 году, во время блокады А.А. Франковский оставался в Ленинграде. Одинокий, не умеющий приспособиться к трудным условиям жизни, он сильно голодал.

В самое трудное время, в конце декабря 1941 года, Адриан Антонович как-то забрел к нам. Когда он уходил, я тоскливо спросила: “Да выживем ли мы, Адриан Антонович?” — “Выживем”,— решительно ответил он. Адриан Антонович был уверен, что силой воли можно преодолеть физические лишения. К глубокому сожалению, он ошибался. В скором времени нам стало известно, что А.А. Франковский от истощения упал на улице. Упал он на улице Кирочной, недалеко от дома, где жил литературовед Б.М. Энгельгардт , с которым А.А. Франковский был знаком по совместной работе в “Академии”.

По просьбе Адриана Антоновича его внесли в квартиру Б.М. Энгельгардта, который тоже был при смерти от истощения. Умерли они оба почти одновременно. Жена Б.М. Энгельгардта (урожденная Гаршина), человек психически неуравновешенный, после смерти мужа кончила жизнь самоубийством — выбросилась из окна на мостовую."
Как жаль, что башня из слоновой кости не укрывает от войны и других ужасов жизни.