"Несмотря на коренную разницу установок: Ахматовой. писавшей так, чтобы потомки "на таинственном склепе чьи-то, взрогнув, прочли имена", и Пастернака, писавшего так, чтобы вмомент чтения строки продолжало быть видно. как сохнут чернила под его рукой, - циркуль для измерениямасштаба ее"монументальности" и его "моментальности" был растворен столь широко, что оказывался непригоден для оценки величины других, и те,от кого ждали чудес, наглядно проигрывали в сравнениис ними,попросту выпадали из сравнения".
Может, то, что так мне мешает, так раздражает, так бесит - вовсе не феноменальная поэтическая бездарность, а всего только пафос?..

"Она вспоминала запись вяземского, которую он оставил,прочитав "ВОйну и мир", то есть уже стариком, - о днях его юности и молодости. Он писал, что "покойному императору", так он называл Александра I, многое можно поставить в упрек, но одного качества в нем не было и следа - вульгарности: он был безукоризненно воспитан и не мог, как описывает молодой граф Толстой, бросать деньги в народ."

<читать дальшеspan class="offtop">как жаль, что никак не аргументируется, не разъясняется, не обсуждается эпитет "мусорный старик"

Л-К,это прямо для тебя:
"В другой раз она вспомнила передававшуюся из уст в уста в10-х годах, если не в конце 900-х, столичную историю с известной театральной актрисой, возлюбленной художника Коровина. Он был у нее в гостях, когда без предупреждения явилась портниха Ламанова. "А это как если бы сейчас к вам домой приехал сам... - она назвала имя Диора или какого-то другого парижского модного дома, - и даже больше: она была такая одна. Тут ужебыло не до Коровина. Хозяйка выбежала к ней, что-то на себя накинув, и объяснила это тем, что как раз в ту минуту ее осматривает приехавший с визитом врач. Примерка очень затянулась, Коровину надоело ждать, и он неожиданно вышел в кое-как застегнутой рубашке и с незавязанными шнурками. Актриса находчиво воскликнула: "Доктор, что за шутки!"

"Я сказал, чтоГордин хочет зайти сам. Она внезапно продекламировала, засмеявшись:
Литературногоордена
Братия, встаньте - горим:
Книга Владимира Гордина
Вышла изданьем вторым!

Я передал приглашение Гордину Якову, передал эпиграмму, Владимир оказался каким-то его дедом."

"Однажды порознь приглашенные кобеду общей знакомой, мы ехали из разных мест, и я, опоздав на четверть часа, не нашел ничего лучшего, как начать в извинение объяснять, что принимал ванну, когда отключили горячую воду, и так далее - что было правдой. Ахматова, уже сидя за столом, смотрела на меня ледяным взглядом и, едва я кончил, процедила сквозь зубы: "Гигиена и нравственность", <...>"

"<...> Гумилев был в Африке, она почти безвыходно сидела дома и лишь однажды заночевала у подруги. В эту ночь он вернулся. Она, приехав наутро и увидев его, заговорила,застанная врасплох, что надо же такому случиться, первый раз за несколько месяцев она спала не дома, - и именно сегодня. Кажется, при этом присутствовал ее отец, и не то он,не то муж обронил, когда она замолчала: "Вот так все вы, бабы, и попадаетесь!"
После визитак ней поэта Сосноры рассказала: "... Спросил, знаю ли я, чтопоют "Сероглазого короля". Яответила: "Боже, как устарело!" Еще в 47-м пели: "Слава тебе,безысходная боль, отрекся от трона румынский король".
Любила по ходуразговора сослаться на Мандельштама, привести то или другое его бонмо. Из нередактируемых - "Воевать поляки не умеют - но бунто- ва-ать!..", несколько цинично комментирующее его же стихи "Поляки! я не вижу смысла в безумном подвиге стрелков".

Любытная мысль ААА, которую мне лень цитировать, я перескажу. Мысль такая: успех Чеховского МХАТа и всей системы Станиславского заключался в том. чтоСт-кий объяснил, как надо ставить и играть Чехова, "и в последствии - все, что было похоже или могло бытьпохоже на Чехова, становилось удачей театра, а остальное неудачей" (почему-то в тексте без дефиса).

"Когда Роман Якобсон прибыл вМоскву первый раз после смерти Сталина, он был уже мировой величиной, крупнейшим славистом. На аэродроме, у самого траппа, его встречала Академия наук, все очень торжественно. Вдруг сквозь заграждения прорвалась Лиля Брик и с криком: "Рома, не выдавай!" побежала ему навстречу..." После паузы - с легким мстительным смешком: "Но Рома выдал". (это о романе ВВМ и Яковлевой, который Лилей все эти годы скрывался).

"Про Лермонтова можно сказать "мой любимый поэт", сколько угодно, - заметила она однажды. - А про Пушкина - это все равно, что "кончаю письмо, а в окно смотрит Юпитер, любимая планета моего мужа", как догадалась написать Раневской Щепкина-Куперник".
(и тут я бы в умилении протянула "деееевочкииии", если бы не видела явную злую шпильку в адрес Татьяны Львовны - в слове "догадалась").

"... освободившись, приехал в Комарово и немедленно стал копать под Будкой бомбоубежище для Ахматовой. Придя из леса,я застал его уже по плечи в яме, а ее у окна,улыбающейся, но немного растерянной: "Он говорит, что на случай атомной бомбардировки". В ее словахслышался вопрос - я ответил: "У него диплом спеца по противоатомной защите".