на работе выдали приглашение на премьеру Анны Карениной в оперетте. Просили дресскод. Хотела пойти с редактором, она отказалась, я позвала маму. Мама не могла не хотела ленилась болела хотела на дачу, в итоге, согласилась. И тут реактор выступила с внезапным вопросом: Леночка, восколько мы с вами встречаемся? ой, да, так делать плохо, но у нее были свои причины делать вот настолько вот плохо и не мне судить. Я сказала, что пойду с мамой. Она сказала, что все очень торжественно и пусть будет праздник для мамы и чтобы я поняла уже наконец что надо действительно очень торжественно. Тон у нее был такой, как будто она подозревала, что мы обе приедем в лаптях и на передвижной печи, с домашней щукой в лохани, возможно, мне показалось, но на всякий случай я разъярилась и сказала, что у меня молодая и очень красивая мама, кандидат наук, сделавший более 10000 кардиоопераций и до сих пор читающий доклады на международных конференциях и с ней уж совершенно точно не стыдно пойти в прости господи оперетту.
Потом я позвонила маме. Она сказала: я все помню, лелечка, я не поехала на дачу, все в порядке, я собираюсь выходить. Я сказала: я на всякий случай хотела напомнить про дресс-код, ага? подол в пол, прическа, бриллианты и туфли. Мама сказала мне будет холодно я платок хотела а то там кондиционеры а я простужена. А Коля сказал, что в платке слишком торжественно, потому что он золотой и шелковый. Я сказала, мама, не слишком, слушай, прости, но они там почему-то правда считают, что это важно, ты как-нибудь нарядись уж как на Оскара. Мама сказала: ой, как на Оскара? нет, я точно слишком торжественно выгляжу для Оскара... Надо как-то попроще.
Потом она приехала в локонах и бровях и вовремя. Часть бровей я стерла на эскалаторе. И как-то она странно вела себя, совершено паинькой, но как будто бы я ее сотрудница или дочка ее приятельницы, в общем - какая-то очень хорошая девочка, но не ее дочка. Все хвалила, всему радовалась, за все благодарила, прислала ночную смску спасибо за чудный вечер. И у меня странный выбор: как будто можно быть родной и маленькой, но с совершенно унизительным отношением к себе. А можно общаться вежливо, ласково, приятно, мило, но на огромнейшей дистанции, огромнейшей, и я пока не понимаю, сократится ли она. Я бы хотела, чтобы сократилась. Но текущее ТАК непривычно и так страшно, что я готова сама-сама вернуться на знакомое унизительное, но родное.
Потом мама увидела Киркорова и вспомнила, что они работали вместе в Никулинском цирке, мама - дежурным врачом, а Киркоров скакал на лошади, постоянно падал в опилки и ходил в опилках ("Красивый такой мальчик. Но в опилках"). Я это тоже помню. Билетерши сажали меня на в зале на лесенке. Хотели на кресла свободные, но я выбирала на лесенке - чтобы все зрители знали, что я в цирке своя, а они - по билетам (припадок гордыни). Хотели сажать поближе к арене, но я выбирала повыше - там больше иллюзии чуда, ближе к арене слишком много живого и плотского. Вообще-то в мамином кабинете мне нравилось намного больше. Но я шла на представление потому что ну как же халява надо пойти дают надо брать (боже как я ненавижу этот принцип) и можно потом похвастаться. Не надо брать, что дают. Хочешь побыть с мамой и со стерильным запахом - побудь. Авось расхочется выпендриваться и самоутверждаться.
(Блин. Я только что поняла, ПОЧЕМУ я так люблю больницы и так мечтаю в них оказаться. Навязчивое желание такое всю жизнь. Больница это просто мама. И если она взяла меня на дежурство - это просто счастье.)
В антракте и по завершению был фуршет, но мама скептически относится к идее есть руками и стоя. Поэтому часть сладких коврижек она сложила в салфетку и в сумку ( "Колечку угощу, он любит сладкое").
Колечка ее забрал, я еще немножко что-то поела, оделась и на выходе унесла из бара охапку сильно уставших за вечер роз. В метро увидела еще одну такую же девочку с таким же букетом, мы переглядывались, хохотали целую станцию и говорили: ну все равно бы их выкинули и раздали гардеробщицам.
Розы в аскорбинке и сахаре за ночь стали восхитительными.
Про мюзикл ничего не скажу, это слабо, на троечку. Гусева поет неплохо. На сцене, где Анна прощается с Сереженькой, я всегда рыдаю. Особенно обидно за скверные куски у Левина в имении, все же Ким написали "ходят кони над рекою", совершенно народную, а тут все плохо.
Дресс-код дресс-кодом, но надо было пойти в кедах.