устала и рыдать.
все плохо и рыдать.
ничего нет и рыдать.
кончились душевные силы и рыдать.

приезжала Оля Логош, хотела у меня жить, жила. Я жила у мамы, а она - у меня. Потом вместе. Рассеянная, медленная, спит до обеда. Потом просит омлет. Потом рассказывает про свои удачи и неудачи. Говорит, вот год назад я приезжала, Гера Власов со мной так хорошо гулял. Мне так плохо было, я антидепрессанты отменяла и пыталась жить без них, было очень, очень плохо, ничего не хотелось и не моглось. А Гера несколько дней водил меня по Москве, я потом домой вернулась и даже писать начала. И потом уже все было лучше. Потом говорит, я тебе хотела Йейтса подарить, а посмотрела, он весь в моих карандашных пометках. Это ничего? Я стою с омлетом в ночной рубашке, говорю, ничего. Она говорит, это моя самая любимая книжка Йейтса, он тебе понравится, он же фольклорист, ее не переиздавали, я бы купила, но негде, вот подарю тебе свою. Дай мне стерку, я сотру карандаш. Говорю, не надо, оставь, пусть будет с тобой вместе. Она говорит: тогда я тебе почитаю немножко, мое самое любимое место, ладно? можно? я говорю можно, стою в ночной рубашке, отвернувшись к омлету, и плачу ни по чему.
Вот выйдешь замуж и ничего этого будет невозможно. Вот потому. Все потому.
Терапевт говорит: ну а ты у меня что? что твоя личная жизнь?
я говорю перестань перестань все ужасно страшно кошмарно никогда ни за что. Понимаешь, говорю, у меня все время ощущение, что придет такая огромная страшная акула и аааа-ам - съест мою маленькую, розовую, круглую, хорошенькую жизнь - и никакой другой любви там и семьи не бывает и быть не может. Я не хочу, не хочу. И принимаюсь плакать. Он говорит Господи, Лена. Как же ты сама себе умеешь заморочить голову. Ну хорошо, хорошо. Страшно значит рано еще.
В дневнике 1997 года я сижу дома и пишу, что вот, мол, Коля, и я собираюсь за него замуж, и вот даже сами вещи собираю, чтобы переехать, и все время так плачу, как будто я не замуж иду, а у меня какое-то сошествие во гроб. Как смерть.
За прошедшие 20 лет ничего не изменилось, видимо.
Поэт поет Уне о стране любви и бессмертия и Уна готова пойти за ним на край света.
- Солнце и луна - это мужчина и женщина, моя и твоя жизнь, и они беспрестанно катятся по небу, словно накрытые одним пологом. Бог сотворил их друг для друга. Он сотворил мою и твою жизнь ещё до начала времени и сделал так, чтобы они катились по белу свету, будто два лучших танцора, что беспрестанно кружатся по широкому полу амбара, всегда бодрые и веселые, тогда как другие стоят, устало прислонившись к стене.
Пока он все это говорил, две старухи вышли на порог, где плакала в темноте мать Уны, и она им сказала:
- Он ее заколдовал. Может, хоть мужчины выкинут его из дома.
- Нет, - сказала старуха, - так не пойдет, так нельзя. Он же поэт, и поет он по-гэльски; ты же знаешь прекрасно, что, если выгонишь такого из дому, он так тебя проклянет, что и хлеб весь высохнет на полях, и у коров не будет молока, и висеть оно будет в воздухе, это его проклятие, целых семь лет.
Оля забыла у меня футболку с хэлло китти.