Очередное интервью ДВ, очередное бесстыдство, очередной омут, очередная мысль "Когда же я наемся, когда же я перерасту, когда же мне надоест?" (ответ - никогда, на себя смотреть не надоедает).
про фото скажу, прекрасное фото, страшное фото, ДВ натуральный, старый, живой, видно,какой он будет в 70 лет. Прекрасный)
community.livejournal.com/poet_vodennikov/56233...

"Интервью Дмитрия Воденникова
для еженедельной газеты "F5. Интернет за неделю", 09.03.2009 - 15.03.2009.

Поэт Дмитрий Воденников о своей неуместности в социальной системе,
цветочной ахинее, душевном стриптизе, бесстыдстве, виртуалах и бегстве
из Сети.

читать дальшеДмитрий Борисович Воденников, поэт. Родился 22 декабря 1968 года в Москве. Окончил филологический факультет Московского педагогического государственного университета, работал учителем в средней школе. Создатель и ведущий программ о современной русской литературе — "Записки неофита" и "Своя колокольня" на "Радио России". Автор семи книг стихов и документального романа, основанного на дневниковых записях. Лауреат сетевого литературного конкурса "Улов" (2001 год). В настоящее время является литературным редактором журнала "Русская жизнь".

Поэт Дмитрий Воденников провел в Сети всего четыре года. В ЖЖ у него 2822 читателя — как были, так и остались. Сейчас Дмитрий редко заглядывает в свой блог, редко пишет, редко читает. Но в интернете он все так же популярен. "В нежную зелень раннего летнего утра / хорошо начинать жить, хорошо начинать умирать", — пишет Воденников. И в следующем стихотворении: "Ну, вот и умер, — скажи — еще один человек, любивший меня". И опять: "До смерти осталось 2–3 незначительных связи,/ до смерти не будет уже ни одной настоящей любви". И вновь: "Со мной, как со страной, ни пить нельзя, ни спать, / но может ли страна царапать и кусаться, когда ее приходят убивать?" Взаимоотношения поэта и окружающей реальности — это единственное, что интересно, тем более если это реальность виртуальная.

— Как интернет повлиял на вас и как вы в нем оказались?
— Я не обязан интернету своим именем. Я пришел в интернет состоявшимся "бумажным" автором. К тому времени у меня вышло уже пять книг. Если в моем блоге в ЖЖ и набралось тысячи три читателей, то они взялись не оттого, что я писал прекрасные и неповторимые посты, а оттого, что эти — возможно, дурацкие и ординарные — посты писал Дмитрий Воденников. Только не надо воспринимать мои слова как снобизм, это не снобизм. Я считаю, что для поэта, для писателя очень важно и нужно оказаться в интернете. Это очень благотворно. А когда через четыре года я понял, что Сеть — это тупик, я оттуда ушел. Сейчас не веду ЖЖ и не читаю френд-ленту. Таков был мой интернет-путь.

— Неужто ваше бытование в интернете ограничилось только блогом? Ведь есть сайт, "Весь Воденников" называется…
— Да есть, но там стихи, которые были написаны не для Сети и не благодаря Сети. Это просто стихи. Где-то висит ваш портрет, в чьем-то альбоме хранится образец вашего почерка, но это не весь вы. В названии "Весь Воденников" есть не столько запрограммированное лукавство, сколько допустимое упрощение. Я выкладываю сегодня в свой блог статьи, которые пишу для бумажного журнала "Русская жизнь" — вот и все. Я почти не читаю интернет-новостей, я вообще не знаю, что происходит в мире. Теперь я не сетевой человек.

Я умею нести лишь цветочную ахинею и ничего больше. Шаг влево или вправо заканчивается оглушительным провалом, который кем-то может быть воспринят как удача, но для меня — а мое собственное мнение мне всегда важнее — это будет провал. Появляясь в любой социально востребованной системе, я понимаю, что многое из того, что я говорю, не может быть воспринято людьми, и они в этом не виноваты, просто я неуместен. Это все равно что в кабинете физики говорить о метафизике. Я просто не приспособлен для этой среды. Когда я завел свой первый блог (это было в 2004 году), стал делать недопустимые вещи. У меня была тогда серьезная внутренняя проблема: я только что расстался с женщиной, с которой мы были вместе девять лет, и параллельно у меня происходила совершенно цветаевская роковая история через время, через расстоянья. Я придумал себе юзернейм netnikogda. Придумал не сразу. Сначала попытался залогинить net. Оказалось, что этот ник уже занят. Потом написал: nikogda. Тоже занято. Тогда я их объединил — и получилось. Так вот, я стал делать недопустимые вещи — выкладывал письма. Это называется простым словом "эксгибиционизм", который свойствен мне в огромной степени. Это был душевный стриптиз. Я даже в профайл не заглядывал, а если заглядывал, то не понимал, что надо делать, как заводить друзей и зачем и т. д. И когда я все это излил и изжил, то закрыл тот блог и завел журнал vodennikov. Теперь почти не пользую и его.

— Давайте оставим в стороне недопустимость этих ваших интернет-поступков. Но вам самому не было боязно выворачиваться наизнанку в открытом доступе?
— Это очень хороший вопрос, но ответ на него прост и даже однозначен. Некоторое время назад, когда известные писатели стали заводить блоги, они стали ворчать: как же, мол, так, всякий может сюда писать и писать что угодно, нам это не нравится, да что ж такое, свобода — это не вседозволенность и т. д. Я читал это и думал: "Боже мой, и это — писатели!" Ведь что такое писатель? Это цветущее чудовище, которое только и должно выворачивать себя наизнанку и не бояться, что кто-то придет и потыкает палкой. Нужна полная свобода и полное бесстыдство. И полный страх. Но это сладостное упоение! Что произошло в советское и постсоветское время с писателями, если они потеряли способность выйти в открытое, продуваемое всеми ветрами пространство и начать подставляться? Ведь самая главная задача писателя — это подставиться. Ни рифма, ни ритм, ни даже тема не имеют значения. Только одно: умение и способность подставиться. Не штаны расстегнуть, а превратиться в прах. Но нет — они боятся выйти и встать среди этих лопухов! А я не побоялся. Я пошел.

— Эксгибиционизм как подвижничество?
— Звучит смешно, но по-другому быть не может. Кроме того, интернет меня привлек еще и той совершенно практической пользой, которую я смог из него извлечь. Это прекрасный способ узнать самому себе цену. Твоя самооценка может быть завышенной или заниженной. Но когда ты выходишь в Сеть, понимаешь, кто ты такой. Мое представление о себе, представление человека, живущего собственными отражениями и одержимого манией величия и манией преследования одновременно, может быть совершенно ошибочным, или кривым, или, напротив, единственно верным. Мне казалось, что я спускаюсь с Олимпа, что весь мир — это подножие меня. И я высказывал какое-то свое соображение, какое-то мнение, печатал какое-то стихотворение. И вдруг оказывалось, что это не Нагорная проповедь. И даже не речь Саваофа на горе Синай. Что вокруг, во френд-ленте, куча всего остального, таких же мнений, слов и букв, высказанных в тот же самый момент другими людьми. И вот в этом контексте находится твое стихотворение, которое, как тебе казалось, переворачивает весь мир. И ты смотришь и понимаешь: нет, не переворачивает. Первое желание — уйти, закрыть, разлогиниться. Потому что вынести это невозможно. Но особая доблесть — остаться. И понять, какое место ты занимаешь на самом деле. Ты видишь мир сверху, ты видишь, что он огромен, ты можешь вступить с ним в контакт. Понятно, что с кем-то ты не хочешь общаться — с фашистами, с антифашистами, с сионистами, с антисемитами, с коммунистами, с антикоммунистами и т. д. У каждого свои вкусы. Открытость этого мира была для меня прорывом. Я увидел новые пастбища. Никогда бы не написал: "Я стою на апрельской горе в крепко сшитом военном пальто". Это впечатление от интернета позволило мне такое написать. У меня было ощущение, что я вижу глобус. А через четыре года я понял, что время прошло. Что это перестало быть мне нужно.

— Привыкли или что-то изменилось?
— Пастбища были исхожены. Вот и все. Ступень преодолена.

— Отличались ли отзывы о ваших стихах, высказанные онлайн, от отзывов, высказанных в вашем присутствии?
— В отличие от большинства советских и постсоветских и нынешних поэтов я не получаю записок от слушателей. Возможно, потому, что строю свое выступление как мистерию, а после мистерий не пишут записок. В ЖЖ я никогда не позволял оставлять комментарии на стихи. Всегда закрывал комментарии. Да и стихи в ЖЖ выкладывал крайне редко. Блог не для этого. Я мог спросить в блоге, купить мне телевизор цветной или не купить, какую бутылку вина выбрать. И приходили люди и советовали. Это было здорово. Мне очень нужно внимание, не знаю, что буду делать в старости, кого я буду интересовать…

— Придумаете себе виртуала.
— Нет, ну что вы! У меня была парочка виртуалов, я не мог их вынести дольше часа или максимум дня. Мне нужно, чтобы любили меня, причем не загримированного. Знаете, что я делал, когда появился интернет и поисковые сервисы? Садился, набирал там свою фамилию и нажимал на кнопку "поиск". Вылезали какие-то ссылки. Я их внимательно читал, рассматривал. А потом в течение трех часов, представляете, трех часов я все это обновлял. Несмотря на то что там не могло появиться ничего нового — это же не новостная лента. Но я сидел и тупо обновлял, потому что сам был себе очень и очень интересен.

— Верите ли вы в чисто сетевую популярность?
— Как же мне в нее не верить, когда есть прекрасные примеры, есть поэты, которые нашлись и состоялись только в интернете, — Аля Кудряшева, Верочка Полозкова. Но интернет обнажает чудовищную человеческую лень, и масштабы этой лени огромны. Читателей у этих поэтов, судя по интернет-статистике, – 4000–5000 человек, а на вечер приходят 50. Времени нет у людей, оказывается. Вообще, интернет обнажил очень неприятные человеческие качества, например стадность. Даже умные, думающие люди в интернете обожают ходить строем, им страшно, что их прямо тут, здесь и сейчас, подвергнут остракизму. Им страшно, что это будет у всех на виду, им придется отвечать, оправдываться, и этот позор может длиться бесконечно. А они не готовы к позору, они не поэты, только поэт может и должен ежеминутно быть готовым к позору.

— Вот вы не боитесь. Но почему же вы ушли из интернета?
— Потому что мир стал стеклянным — тот самый мир, которому я еще четыре года назад так радовался. Он стал стеклянным, но при этом железобетонно прочным, непробиваемым и мертвенным. Я оказался в такой же (другой, но такой же) башне из слоновой кости, из которой бежал. Я понял, что убежать нельзя, потому что побег в мир — это побег от себя, а от себя бегать глупо, обидно и неправильно. Сейчас я вновь живу в своем личном пространстве, и моя смелость может быть только смелостью, но не доблестью. Честно говоря, этого мне вполне достаточно. Меня могут слить, вычеркнуть и уничтожить в интернет-пространстве, а я этого не замечу. Разве это не свобода? Конфуций сказал: "Если вас кто-то оскорбил или обидел, это ничего не значит для вас, если вы не будете об этом вспоминать". А если вы не заметите этого, то и того лучше.

Текст Алексей Пантыкин
Фото Алексей Кузьмичев"

без подборки