понедельник, 19 января 2009
к предыдущему посту:
19.01.2009 в 18:44
Пишет
tes3m:
пестерева удивилась, обнаружив, что эти стихи Мандельштама посвящены Георгию Иванову:
читать дальше
От легкой жизни мы сошли с ума:
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о нежная чума?
В пожатьи рук мучительный обряд,
На улицах ночные поцелуи,
Когда речные тяжелеют струи
И фонари, как факелы, горят.
Мы смерти ждем, как сказочного волка,
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.Помещаю для нее заметку:
читать дальше
Олег Лекманов
ПО СРАВНЕНИЮ С 1913-м ГОДОМ
Об одном «ерундовом» стихотворении Мандельштама
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят...
Осип Мандельштам1
Давно отшумел блестящий петербургский 913 год...
Осип Мандельштам [4, 270]
И еще по поводу дружбы с Георгием Ивановым,
когда Мандельштам еще не понимал некоторых
особенностей «жоржиков» (выражение Ахматовой):
«Осип, перестань, это не для тебя...»
Надежда Мандельштам [91, 46]
В 1922 году, в Берлине, вышла вторая книга стихов Осипа Мандельштама «Tristia». Заглавие это было предложено Михаилом Алексеевичем Кузминым, принявшим деятельное участие в составлении книги.
«Об отношении самого Мандельштама к этому изданию, — указывает комментатор, — свидетельствуют следующие две надписи: «Дорогому Давиду Исааковичу Выгодскому — с просьбой помнить, что эта книга вышла против моей воли и без моего ведома. О. Мандельштам. 10.XI. 1922» и «Книжка составлена без меня против моей воли безграмотными людьми из кучи понадерганных листков. О. Мандельштам. 5.2.23» <...> Внутри этого экземпляра следующие авторские пометки: стихотворения «Я потеряла нежную камею...» (с. 18), «О, этот воздух, смутой пьяный...» (с. 44), «От легкой жизни мы сошли с ума...» (с.49) зачеркнуты и к каждому сделана одна и та же пометка: «Ерунда! О.М.» [38, 452-453].
В самом деле, по крайней мере, одно из трех отброшенных Мандельштамом стихотворений не вполне вписывается в контекст его творчества. При этом оно занимает законное место в специфической петербургской поэзии 1910-х годов (М. Кузмин, Г. Иванов, Г. Адамович)2:
От легкой жизни мы сошли с ума.
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о пьяная чума?
В пожатьи рук мучительный обряд,
На улицах ночные поцелуи,
Когда речные тяжелеют струи,
И фонари, как факелы, горят.
Мы смерти ждем, как сказочного волка,
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.
(1913)
В принстонском архиве Мандельштама сохранился автограф этого стихотворения с зачеркнутым посвящением: «Юрочке милому». А.Г. Мец высказал догадку, что «Юрочка» — это Юрий Иванович Юркун — писатель и художник, ближайший друг Кузмина [23, 311]. Однако он же, опираясь на воспоминания Ирины Одоевцевой, указывает, что в финале стихотворения «по чертам внешнего облика угадывается Георгий Иванов» [23, 311]. Резонно предположить, что и все стихотворение посвящено ему: следовательно, «Юрочка» это не «Юрий», а «Георгий» (ср. в воспоминаниях Одоевцевой: «...годы детства Георгия Иванова, Юрочки, как его звали» [103, 167]).
Сомнения окончательно рассеивает фрагмент из мемуаров Рюрика Ивнева, раскрывающий биографический подтекст стихотворения Мандельштама:
«...Георгий Иванов, в ту пору бравировавший своей дружбой с Осипом Мандельштамом, который, в свою очередь, «выставлял напоказ» свою дружбу с Георгием Ивановым. И тому, и другому, очевидно, нравилось «вызывать толки». Они всюду показывались вместе. В этом было что-то смешное, вернее смешным было их всегдашнее совместное появление в обществе и их манера подчеркивать, что они неразлучны.
Георгий Иванов в присутствии самого Мандельштама часто читал в «Бродячей собаке» и в других местах стихи о дружбе, где были такие строки:
А спутник мой со мною рядом
Лелеет безнадежный сон.
Не верит дням, не верит взглядам
И дружбою не утолен.
Но вскоре им, очевидно, надоела эта комедия. Осип Мандельштам «остепенился», а Георгий Иванов начал появляться с Георгием Адамовичем»3 [104, 41].
Стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума...» представляет собой как бы «сборную цитату», если воспользоваться выражением самого Мандельштама, из стихов Георгия Иванова и Кузмина: «пожатье рук», свет петербургских ночных фонарей, любовные записки по утрам входят как составляющие в ритуал, тщательно разработанный в стихах поэтов, учеников Михаила Кузмина4.
Сравним: «С утра вино, записки и похмелье» (Мандельштам) — «Наутро Вам стихи пришлю. / Еще не сбросив хмель отважный, / Прочтете Вы, что я люблю» (Кузмнн). «Раз двадцать в день к швейцару вниз спускаться. / Смотреть, пришла ль столь жданная записка» (Кузмнн).
«Рукопожатья сладостный обряд» (Мандельштам) — «Вот прощанье, вот пожатья»(Кузмин); «И руку жмут бездушными руками» (Кузмин).
«И фонари, как факелы, горят» (Мандельштам) «Огнем последним светят фонари» (Кузмин); «Кидают фонари на волны свет неяркий» (Г. Иванов).
Уместно, по-видимому, будет напомнить и о следующем стихотворении Георгия Иванова:
Все образует в жизни круг —
Слиянье уст, пожатье рук.
Закату вслед встает восход,
Роняет осень зрелый плод.
Танцуем легкий танец мы,
При свете ламп — не видим тьмы.
Равно — лужайка иль паркет —
Танцуй, монах, танцуй, поэт.
А ты, амур, стрелами рань, —
Везде сердца — куда ни глянь.
И пастухи, и колдуны
Стремленью сладкому верны.
Весь мир — влюбленные одни.
Гасите медленно огни...
Пусть образует тайный круг —
Слиянье уст, пожатье рук!..
Сопоставив стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума...» со стихотворением «Все образует в жизни круг...», мы без труда убедимся в том, что оба они написаны в соответствии с «ритуальными предписаниями» Кузмина. Однако «легкая жизнь» существенно отличается от «легкого танца»: кузминская «прекрасная ясность» приправлена в стихотворении Мандельштама трагизмом Ахматовой.
Написав стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума...» в 1913 году, Мандельштам впервые опубликовал его лишь спустя три года, в «Альманахе муз». В этом же. 1916 году, он пишет рецензию «О современной поэзии (К выходу «Альманаха муз»)», в финальных строках которой поэт как бы объясняет причину «несвоевременного» появления стихотворения «От легкой жизни мы сошли с ума...» на его страницах:
«Пленителен классицизм Кузмпна. Сладостно читать живущего среди нас классического поэта, чувствовать гетевское слияние «формы» и «содержания» <...> Однако кларизм Кузмина имеет свою опасную сторону. Кажется, что такой хорошей погоды, какая случается в его последних стихах, и вообще не бывает.
Сочетание тончайшего психологизма <...> с песенным ладом поражает в стихах Ахматовой наш слух <...> Однако стихи «Альманаха» мало характерны для «новой» Ахматовой <...> Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой» [4, 259-260].
Близость стихотворения «От легкой жизни мы сошли с ума...» к знаменитому ахматовскому «Все мы бражники здесь, блудницы...» (1913) уже была отмечена П.М. Нерлером [38, 577]. Укажем теперь на ряд общих мотивов стихотворения Мандельштама и некоторых стихотворений, вошедших в «Вечер» и «Четки».
«От легкой жизни мы сошли с ума» (Мандельштам) — «Я сошла с ума, о, мальчик странный» (Ахматова);
«От радости едва не поседели» (Мандельштам) — «Ты не был седым и грустным» (Ахматова);
«Когда речные тяжелеют струи, / И фонари, как факелы, горят» (Мандельштам) — «В каналах приневских дрожат огни» (Ахматова).
А изображение Георгия Иванова, набросанное в финальных строках стихотворения «От легкой жизни мы сошли с ума...», создано по образцу портретов лирических героев стихотворений ранней Ахматовой: реалия «тревожно-красный рот» характерно ахматовская. Вот несколько примеров: «Как забуду? Он вышел шатаясь, / Искривился мучительно рот»: «И темный насмешливый рот»; «И если б знал ты, как сейчас мне любы / Твои сухие, розовые губы» (в подобном контексте строка «И на глаза спадающая челка» может напомнить читателю об одной из наиболее выразительных примет внешнего облика самой Ахматовой. Ср. с неожиданным появлением «портрета» Ахматовой в стихотворении Мандельштама «С веселым ржанием пасутся табуны...»: «Сей профиль женственный с коварною горбинкой»).
Ряд общих мотивов со стихотворением «От легкой жизни мы сошли с ума...» содержит следующее стихотворение Ахматовой 1911 года:
Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного...
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
Таким образом, стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума...» стало местом встречи поэзии Кузмина и Ахматовой, сплавленных мироощущением Мандельштама в единое целое5. Попытавшись, в заключение, определить состав этого сплава, прибегнем к формуле: невыносимая (Ахматова) легкость (Кузмин) бытия6.
P.S. Тот, кто «раньше всех умрет», пережил Мандельштама на 20 лет. В 1930 году, когда смерть давно перестала являться поэтам в виде сказочного сологубовского волка, он писал, вспоминая Петербург 1913 года, воспетый в стихотворении Мандельштама:
В тринадцатом году, еще не понимая,
Что будет с нами, что нас ждет, —
Шампанского бокалы подымая,
Мы весело встречали — Новый Год.
Как мы состарились! Проходят годы,
Проходят годы — их не замечаем мы...
Но этот воздух смерти и свободы,
И розы, и вино и счастье той зимы
Никто не позабыл, о, я уверен...
Должно быть, сквозь свинцовый мрак
На мир, что навсегда потерян.
Глаза умерших смотрят так.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Этот эпиграф взят нами из четверостишия Мандельштама 1908 года: «Сусальным золотом горят / В лесах рождественские елки; / В кустах игрушечные волки / Глазами страшными глядят...». Перекликаясь с образом девятой строки стихотворения «От легкой жизни мы сошли с ума...» (на что впервые указал Р.Д. Тименчик [105, 37-38]), образ «игрушечных волков», по-видимому, восходит к следующим строкам из стихотворения Сологуба «Ветер в трубе...»: «Очи голодных волков / Между дерев замаячут». В.В. Мусатов предполагает, что «здесь без особого труда угадывается тютчевское: «Ночь хмурая, как зверь стоокий / Глядит из каждого куста» [106, 237]. Так, в пределах двух строк своего стихотворения Мандельштам переплел скрытую цитату из Тютчева с реминисценцией из Сологуба. Что не было случайностью, поскольку Федор Тютчев воспринимался Мандельштамом как предтеча Федора Сологуба: «Прозрачными горными ручьями текли сологубовские стихи с альпийской тютчевской вершины» [4, 305]. Для нас в данном случае важно и то, что четверостишие Мандельштама «Сусальным золотом горят...» восходит к одному из фрагментов произведения любимого писателя Кузмина Э.-Т.-А. Гофмана «Щелкунчик и мышиный король»:
«При каждом дуновении эфира <...> в ветвях и листве подымался шелест, а золотая мишура хрустела и трещала, словно ликующая музыка <...>
— Ах, как здесь чудесно! — воскликнула восхищенная Мари.
— Мы в Рождественском лесу, любезная мадемуазель, — сказал Щелкунчик <...> Пастухи и пастушки исполнили прелестный балет <...> Затем все скрылись в кустарнике.
— Простите, дорогая мадемуазель Штальбаум, — сказал Щелкунчик, — простите за такие жалкие танцы. Но эти танцоры из нашего кукольного балета — они только и знают, что повторять одно и то же <...> Бонбоньерки на елках хотя и висят у них перед самым носом, но слишком высоко».
2. О петербургской специфической поэзии подробнее см., прежде всего, в монографии Н.А. Богомолова о Кузмине [107]. Разные варианты стихотворения Мандельштама имеют различные варианты 2-5 строк:
а) От радости едва не поседели / Пора, пора остановить качели / Пока совсем не воцарилась тьма. / Рукопожатья сладостный обряд» (от этого варианта Мандельштам отказался в связи со слишком явной реминисценцией из стихотворения другого петербургского поэта Ф. Сологуба «Чертовы качели»);
б) С утра вино, записки и похмелье / Пора, пора остановить веселье / Пока совсем не воцарилась тьма. / В рукопожатьи чудится обряд.
См. также варианты ст. 5:
а) Горячих рук мучительный разлад;
б) В рукопожатьи медленный обряд;
в) В-рукопожатьи сладостный разлад;
и ст. 2: От радости безумной поседели. Между прочим, обилие вариантов показывает, что в момент написания стихотворения «От легкой жизни мы сошли с ума...» Мандельштам не считал его такой уж «ерундой».
3. Интересно, что Рюрик Ивнев выделял среди стихотворений Мандельштама стихотворение «От легкой жизни мы сошли с ума...». В своих беллетризированных воспоминаниях он пишет, что именно эти стихи Мандельштам декламировал при встрече в 1922 году [108, 146-147], — факт, представляющийся маловероятным, учитывая дату встречи.
4. В стихотворении «От легкой жизни мы сошли с ума...» Мандельштам имитировал стиль Г. Иванова, который, по общему мнению, в то время был имитатором Кузмина: «В отношении тем Георгий Иванов всецело под влиянием М. Кузмина. Те же редкие переходы от «прекрасной ясности» и насмешливой нежности восемнадцатого века к восторженно-звонким стихам-молитвам», — писал Н.С. Гумилев [109, 101]. В связи с этим было бы интересно разобрать «кузминское» стихотворение самого Гумилева «Надпись на книге (Георгию Иванову)».
5. Посредником послужил Георгий Иванов, испытавший сильнейшее влияние как Кузмина, так и Ахматовой.
6. В задачу настоящей заметки не входит анализ сложных взаимоотношений между Кузминым и Ахматовой. См. о них подробнее в классической работе Р.Д. Тименчика, В.Н. Топорова и Т.В. Цивьян [110].
www.silverage.ru/stat/lekmanov/lekman_1913.htm URL записи
@темы:
Сер.Век