ночью абсолютно не могла спать, очень мучил страх смерти, не страх, это только называется так, глупое название, на самом деле протест и слияние какое-то ужаса и отчаяния и гнева и всего, так плакала пол-молитвы, что переходила на крик, и происходило со мной натурально видени, вовсе не сон, но видение, не галлюцинация, но ощущение видения, что ли. Мне страшно, что вы решите, что я рехнулась. Но я не рехнулась. Утром снился папа, обнимавший меня и говоривший: я все равно тебя люблю, всегда, навсегда, все равно тебя очень люблю, множество раз подряд, не очень похожий на папу, но в целом похожий, и во сне у меня не было причин ему не верить - совершенно.
Утром проснулась и плакала, пч казалось, что Вась обижает меня (ну он и в самом деле не отличается почтительностью и вежливостью, только спонтанной нежностью, и ему 11 лет, я все понимаю, но какая разница, в смысле, какая разница почему когда мое дело записать что есть). Потом решили прогулять лекцию, а вместо этого сделать английский, а вечером пойти послушать волынку, потому что мы оба ее никогда не слышали, и я сварила супчик в стиле Ленки А., какую-то Просто Лапшу, поели ее и я сказала, что я полежу, потому что тащиться куда-то, там как-то взаимодействовать, потом еще обратно тащиться - я устану. И я легла полежать. И минут через 15 позвонила папа и сказал "Лена, ГДЕ ТЫ?
- в реутове. ЧТо такое?
- Лена, бабушка умирает".
Я сказала, папа, что ты хочешь? мне приехать?
Он сказал: Лена, как ты хочешь. А Оля на заднем фоне кричала: я вызвала скорую, Сережа, я скорую жду, ну я тебя очень прошу! Але! Лена, я вас очень прошу, дайте отбой, потому что я жду скорую!
Я встала и оделась и перезвонила им еще раз, но было занято. Я подождала минут 10, перезвонила еще раз, но было занято. А потом уже было свободно. Я хотела спросить, мне домой приехать или в больниццу, и вообще как чо. Оля подошла к телеону и я спросила: ОЕ, я не поняла, вы скорую вызывали, чтобы бабушку госпитализировать или она дома останется? А Оля сказала: нет, Лен, уже все. Бабушка умерла. У меня две скорые сегодня уже были и две капельницы. Я спросила: а когда? Оля сказала: Лен, только что. Лен, я пойду, ладно? Я не могу уже, а еще милиция приедет, и все вот это еще. Я сказала хорошо, и еще: Сыночек, не стой в коридоре в одежде, жарко.
Потом я позвонила Валере. Валера сказал: давай, может, подышим сначала? ну? ну давай, а? Я сказала: нет! Он сказал: ну хорошо, рассказывай. Но я не могла рассказывать и как раз-таки дышала. Потом сказала: слушай, по-твоему выходит, я не рассказываю, но дышу. Так что вышло по-твоему. Валера сказал: я сейчас вообще ничего не понял. Но я тебя очень внимательно слушаю и никуда не тороплю. И я что-то говорила, но не очень связно, и он тоже не оень связно, и в целом у него было не очень много времени.
И чуть попозже я позвонила ВШ, потому что я не понимала, надо ли мне лечь и плакать, или встать и выйти отсюда, или поехать все же к папе, или поехать все же на волынку. Так что я хотела просто понять нормальную программу действий. И Ш сказал, нет, просто плакать это глупости, а вот сядь и пиши, поговори с ней, все расскажешь, иди пиши, звони если что - и опять вот это: угуу, угуу, даа, ну ты же понимаешь, ну ты же знаешь, угуу, а я уже скоро буду собираться и на вокзал поеду, угуу, сяду в поезд, и рано-рано утром уже буду в Москве, уже очень скоро. Как с пятилетним ребенком, я не знаю.
И я сидела и писала и плакала, и все написала и даже перестала плакать, и позвонила МЕ, рассказала и поплакала еще, а потом увидела, как желтая улитка подползает к аэратору, распускает присоску на манер капюшона и взлетает к поверхности - а потом еще шире распускает и медленно падает на дно - и так много раз. Потому что ей лень ползать по стеклу, или она просто катается, ли у нее такие сеансы массажа - и рассказывала МЕ про улиточку. Вы просто не видели улиточку, вам бы тоже было интересно, а так-то вам что.
Мне ужасно жаль, что я не привезла бабушке Васю. Но мне было страшно его пугать, вдруг бы он испугался. Или я брежу.
Особенно мне жаль, что в Васькин ДР мы быи в шаге от нее, буквально под окнами прошли, но я побоялась заходить с МЕ и с Джеком Воробьем к папе и Оле и вообще. Папа, не то, что бы я боялась тебя, но ты стремный, согласись. И я утешаюсь тем, что они по телефону поговорили.
И мне - я не знаю, жаль ли мне, я не знаю вообще, что это - мне как-то, что я вот была сейчас и здорова, и в Москве последние 7-10 дней, и могла к ней съездить, но не съездила. Не знаю, причем тут эта неделя несчастная, я просто скучаю по тебе, мне дико, что тебя нельзя потрогать, мне дико, что я не услышу тебя, мне совершенно не важно, что ты говоришь, я очень люблю тебя, очень.
Мне очень больно.
потом мы пошли гулять вокруг пруда в полной темноте, у нас отреставрировали реутовский пруд и фабрику, теперь правда красиво, и еще большая пока полынья и целая толпа уток, очень много. Мы играли в футбол льдинкой и еще что-то делали и обсуждали. Потом смотрели в телевизоре Семейку супергероев и готовили ужин. Теперь я лежу на диване, плачу и переключаю с камеди клаб на смешариков, и мне кажется, это правильно решение. У меня нет задачи развеселиться, просто это совершенно якорные штуки и они создают мне ощущение полной безопасности.
Щипет роговицу от слез и губы горят от растягивания, когда в них соль попадает.
Очень жалко всех умерших и очень не хочется умирать. Все неправда, что можно нажиться. Тася не нажилась, и баба Надя не нажилась, и Люсенька не нажилась.
Мне очень нужны поминки. Мне очень нужны несколько дней не закрывая рта рассказывать о бабушке. Я ОЧЕНЬ боюсь ехать на похороны и поминки, потому что там папа. Он что-нибудь скажет или сделает. А как ВШ очень верно говорит, тебя будут ранить проявления их горя, и их будут ранить проявления твоего горя, ну ты же понимаешь. И да, я понимаю про себя, скажем: только успокоишься, а кто-то плачет рядом - и это ужасно, ли наоборот вот только заплачешь - я рядом кто-то успокоился - и это ужасно, все время бесят и вина. Мне нужен кто-то в фазу.

У Таси День рождения сегодня.