знаете ли вы, что:
я родилась в Львове в роддоме на ул. Чехова, легкими естественными родами безо всяких там щипцов.
я прожила там первые два года своей жизни, оставленная родителями в возрасте трех месяцев на бабушек.
каждое лето и новогодние праздники проводила там до 10 лет
меня крестили в церкви Петра и Павла во Львове в 9 лет, моя бабушка стала одновременно моей крестной. Бабушка при этом либо вообще не крещеная сама, потому что младшая дочка раскулаченного репрессированного кулака и с 4 лет болталась по Сибири в каких-то многотысячнокилометровых бегах, либо расхрист - она не помнит, крестили ее или нет, но в бога - ни в какого вообще - не верует и не верила никогда. бабушке принадлежит при этом гениальное высказывание: "все равно я попаду в рай. Ну... Потому что я никогда никому ничего плохого не сделала". Но отдельного внимания заслуживают причины ее неверия в бога: она посмотрела фильм, в котором был показан священник, укрывавший от неимущих и голодных хлеб во храме. Хлеб сырел,плесневел,н о священник его никому не давал. А главный герой фильма, мальчик, умирая от голода, произносил молитву господу богу на крыше (какой-то, то ли дома, то ли чего, то ли я забыла, то ли бабушка). И - вывод - если бы бог был, он бы не смог отказаться ребенку. А он ему - отказал! И мальчик этот - умер!!! Следовательно, бога нет. Эту историю я знаю лет с 7. Боже, какой это был ужас для меня,вы бы знали. И этот мальчик, и этот бог, и эта молитва о хлебе. И этот плесневый хлеб. Я ночами его видела несколько лет. А сколько я прорыдала, и промучилась, и провертелась на тему "как же теперь верить". И только лет в 15 я, наконец, поняла, что если это фильм, то это - вымышленный персонаж. Но бабушке ничего не сказала.
Все это не смущало ее, когда она стала моей крестной матерью. Она просто сказала батюшке, что у этого ребенка больше никого нет, а его надо крестить. Был 1989 год.
Я сохранила в целости иконку-крестительницу, а вот где мой крестик - не ведаю.
Чтобы купить этот крестик и такое же колечко (простое серебро в капельном исполнении, простое и тонкое), бабушка отнесла в металлолом все свое золото, включая зубы, исключая обручальное кольцо - только потому, то его продавали у нее на работе, торговаться было неудобно, а эстетически оба украшения очень понравились ей.
После 1990 года я была во Львове 1 раз, в 1997 году. там была чудовищная нищета, вот эта бабушка - уже сбежала в МО, а другие - одна торговала целлофановыми пакетами, фиалками, грибами, салфетками на рынке и чуть ли не побиралась, а другая просто сидела дома и боялась умереть от голода, а когда я зашла к ним с виноградом в руках, долго смотрела на меня, очень долго, а потом рассказала, что Юрчик съел всю сметану, всю, хотя она и просила его, и наказывала, всю, и никому, никому, никому не оставил ни ложки. Юрчик был мой троюродный младший брат, лет 12.
Теперь он работает стоматологом и кормит все свои семьи.
В тот же приезд несколько дней я жила в гостинице, чтобы не мешать своим поздними приходами домой, там было отчаянно холодно и по-прежнему не было никакой воды, холодная по расписанию, горячей нет. В тот же приезд я видела лучший балет в своей жизни - балет труппы Оксаны Лань.
С тех пор на родине я не была.
Потому что жить в городе для меня очень дорого. Но когда-нибудь там построят хостелы и я приеду. Потому что я очень люблю Костел св. Елизаветы, здание вокзала, Привокзальную улицу (Зализничну?), парк с воронами, район Майоровки, Холм Славы на нем, на котором вообще проходил мой каждый день, парк на той стороне улицы ВЛКСМ, Комсомольское озеро, Левандовку с ее сараями, гаражами, Холодильником и улицей Широкой, большой городской рынок, где я однажды напродавала грибов, собранных дедушкой, под кодовым названием "бараньи головы", которые вся семья перестремалась есть, на 80 советских рублей, и на котором мне все продавцы совали клубнику попробовать, пока под конец визита со мной не делалось аллергии, и все это, все это, все.
Только я все равно боюсь ехать. Потому что и в 1997 году я непрерывно обмирала от боли: от тоски, и тоски, и ностальгии, и неприкаянности, и потерянности, от ненужности и одиночества. А уж сейчас со мной старой, сентиментальной, что будет, я и представить не могу.
Это так странно. Что там где-то есть мои братья. С которыми мы все детство проиграли в точки. И я всегда выигрывала.
Я клянусь, что я помню запах львовской квартиры и ни с чем его не спутаю. Больше всего она пахнет полированной мебелью, пластмассой, хозяйственным мылом, магазинными рогаликами и солнцем. Но можно и без солнца.
Если выйти из подъезда и пойти через улицу в парк, то справа будет гастроном. Там есть кафетерий, там всегда можно купить мороженного или молочного коктейля. А дед пил кофэ. А перед гастрономом есть две бочки - с квасом и пивом. Дед пил пиво. А я стену к гастроному есть промтоварный, там я купила с конце августа маме в подарок серебряную солонку с эмалью, с ложечкой, сама ложечка золоченая - на деньги, которые дед просто так высыпал из кармана Леночке. Они хранились под столом на таких небольших выступах в основании стола. На этом столе папа делал уроки, на нем меня пеленали, на нем же - я пеленала, на нем я сейчас пишу. Мама не порадовалась солонке.
Перейдешь улицу ВЛКСМ (или его пятидесятилетия), идешь к парку, и справа будет булочная. Там всегда мы покупали рогалики. Два. А однажды купили баранок. Целые бусы, низку целиком. Дед, конечно. Бабушка бы никогда. "Ой, Георгий... ну ты, Георгий, всегда ты... Нет, ничего".
А в парке рос дикий лимонник. А дед его привил. Да, сделал ему привой. И приходил каждый день смотреть. А бабки и тетки (чужие) говорили "ну ты, Георгий, даешь. Ну ты, Николаич, выдумал" - их удивляло, что он так возится с общим, несвоим, парковым кустом. Его весь парк знал.
дед был странный. Очень добрый, очень умный, очень глупый, очень много пил, очень злой когда выпьет, очень, очень, но не запойный, просто буйный. Но это было пустяки. Потому что это была не та пьяная щедрость и не та пьяная жестокость... Эти были у другого деда, маминого, брянского. А львовский дед был просто большой души, очень большой, невместимой какой-то читинской Сибирской души, случайно (нет, не случайно, как раз по великодушию) оказавшейся в европейском Львове.
От моего детства меня отделает почти четверть века. Мне странно, что я дожила до возраста, когда можно оперировать такими цифрами.
я сентиментальна и несвязная в своих постах. Я и сама вижу. Ни у кого никогда не хватит сил разобрать тег "Семья".
я родилась в Львове в роддоме на ул. Чехова, легкими естественными родами безо всяких там щипцов.
я прожила там первые два года своей жизни, оставленная родителями в возрасте трех месяцев на бабушек.
каждое лето и новогодние праздники проводила там до 10 лет
меня крестили в церкви Петра и Павла во Львове в 9 лет, моя бабушка стала одновременно моей крестной. Бабушка при этом либо вообще не крещеная сама, потому что младшая дочка раскулаченного репрессированного кулака и с 4 лет болталась по Сибири в каких-то многотысячнокилометровых бегах, либо расхрист - она не помнит, крестили ее или нет, но в бога - ни в какого вообще - не верует и не верила никогда. бабушке принадлежит при этом гениальное высказывание: "все равно я попаду в рай. Ну... Потому что я никогда никому ничего плохого не сделала". Но отдельного внимания заслуживают причины ее неверия в бога: она посмотрела фильм, в котором был показан священник, укрывавший от неимущих и голодных хлеб во храме. Хлеб сырел,плесневел,н о священник его никому не давал. А главный герой фильма, мальчик, умирая от голода, произносил молитву господу богу на крыше (какой-то, то ли дома, то ли чего, то ли я забыла, то ли бабушка). И - вывод - если бы бог был, он бы не смог отказаться ребенку. А он ему - отказал! И мальчик этот - умер!!! Следовательно, бога нет. Эту историю я знаю лет с 7. Боже, какой это был ужас для меня,вы бы знали. И этот мальчик, и этот бог, и эта молитва о хлебе. И этот плесневый хлеб. Я ночами его видела несколько лет. А сколько я прорыдала, и промучилась, и провертелась на тему "как же теперь верить". И только лет в 15 я, наконец, поняла, что если это фильм, то это - вымышленный персонаж. Но бабушке ничего не сказала.
Все это не смущало ее, когда она стала моей крестной матерью. Она просто сказала батюшке, что у этого ребенка больше никого нет, а его надо крестить. Был 1989 год.
Я сохранила в целости иконку-крестительницу, а вот где мой крестик - не ведаю.
Чтобы купить этот крестик и такое же колечко (простое серебро в капельном исполнении, простое и тонкое), бабушка отнесла в металлолом все свое золото, включая зубы, исключая обручальное кольцо - только потому, то его продавали у нее на работе, торговаться было неудобно, а эстетически оба украшения очень понравились ей.
После 1990 года я была во Львове 1 раз, в 1997 году. там была чудовищная нищета, вот эта бабушка - уже сбежала в МО, а другие - одна торговала целлофановыми пакетами, фиалками, грибами, салфетками на рынке и чуть ли не побиралась, а другая просто сидела дома и боялась умереть от голода, а когда я зашла к ним с виноградом в руках, долго смотрела на меня, очень долго, а потом рассказала, что Юрчик съел всю сметану, всю, хотя она и просила его, и наказывала, всю, и никому, никому, никому не оставил ни ложки. Юрчик был мой троюродный младший брат, лет 12.
Теперь он работает стоматологом и кормит все свои семьи.
В тот же приезд несколько дней я жила в гостинице, чтобы не мешать своим поздними приходами домой, там было отчаянно холодно и по-прежнему не было никакой воды, холодная по расписанию, горячей нет. В тот же приезд я видела лучший балет в своей жизни - балет труппы Оксаны Лань.
С тех пор на родине я не была.
Потому что жить в городе для меня очень дорого. Но когда-нибудь там построят хостелы и я приеду. Потому что я очень люблю Костел св. Елизаветы, здание вокзала, Привокзальную улицу (Зализничну?), парк с воронами, район Майоровки, Холм Славы на нем, на котором вообще проходил мой каждый день, парк на той стороне улицы ВЛКСМ, Комсомольское озеро, Левандовку с ее сараями, гаражами, Холодильником и улицей Широкой, большой городской рынок, где я однажды напродавала грибов, собранных дедушкой, под кодовым названием "бараньи головы", которые вся семья перестремалась есть, на 80 советских рублей, и на котором мне все продавцы совали клубнику попробовать, пока под конец визита со мной не делалось аллергии, и все это, все это, все.
Только я все равно боюсь ехать. Потому что и в 1997 году я непрерывно обмирала от боли: от тоски, и тоски, и ностальгии, и неприкаянности, и потерянности, от ненужности и одиночества. А уж сейчас со мной старой, сентиментальной, что будет, я и представить не могу.
Это так странно. Что там где-то есть мои братья. С которыми мы все детство проиграли в точки. И я всегда выигрывала.
Я клянусь, что я помню запах львовской квартиры и ни с чем его не спутаю. Больше всего она пахнет полированной мебелью, пластмассой, хозяйственным мылом, магазинными рогаликами и солнцем. Но можно и без солнца.
Если выйти из подъезда и пойти через улицу в парк, то справа будет гастроном. Там есть кафетерий, там всегда можно купить мороженного или молочного коктейля. А дед пил кофэ. А перед гастрономом есть две бочки - с квасом и пивом. Дед пил пиво. А я стену к гастроному есть промтоварный, там я купила с конце августа маме в подарок серебряную солонку с эмалью, с ложечкой, сама ложечка золоченая - на деньги, которые дед просто так высыпал из кармана Леночке. Они хранились под столом на таких небольших выступах в основании стола. На этом столе папа делал уроки, на нем меня пеленали, на нем же - я пеленала, на нем я сейчас пишу. Мама не порадовалась солонке.
Перейдешь улицу ВЛКСМ (или его пятидесятилетия), идешь к парку, и справа будет булочная. Там всегда мы покупали рогалики. Два. А однажды купили баранок. Целые бусы, низку целиком. Дед, конечно. Бабушка бы никогда. "Ой, Георгий... ну ты, Георгий, всегда ты... Нет, ничего".
А в парке рос дикий лимонник. А дед его привил. Да, сделал ему привой. И приходил каждый день смотреть. А бабки и тетки (чужие) говорили "ну ты, Георгий, даешь. Ну ты, Николаич, выдумал" - их удивляло, что он так возится с общим, несвоим, парковым кустом. Его весь парк знал.
дед был странный. Очень добрый, очень умный, очень глупый, очень много пил, очень злой когда выпьет, очень, очень, но не запойный, просто буйный. Но это было пустяки. Потому что это была не та пьяная щедрость и не та пьяная жестокость... Эти были у другого деда, маминого, брянского. А львовский дед был просто большой души, очень большой, невместимой какой-то читинской Сибирской души, случайно (нет, не случайно, как раз по великодушию) оказавшейся в европейском Львове.
От моего детства меня отделает почти четверть века. Мне странно, что я дожила до возраста, когда можно оперировать такими цифрами.
я сентиментальна и несвязная в своих постах. Я и сама вижу. Ни у кого никогда не хватит сил разобрать тег "Семья".
вот прочитала я ...и всхлипнула..=)
что-то такое понятное мне..близкое...
а что за игра в точки:?
Kitchen Witch, не знала. правда? а ты написала про камешек или веточку и я вдруг запустилась...
Frankleen, на листочке в клеточку ручками разного цвета ставишь точки - можно подряд, можно по диагонали - кто кого окружит больше и быстрее. Приезжай, научу )
надеюсь, что ты однажды выберешься сюда.