Вечером субботы добрый Леша вез меня домой, по дороге за едой, молоком, колбасой, сладким, потом я пила чай, пыталась записать то, что увидела и услышала, и спала, а утром я пошла и сделала несколько фотография города. Некоторые - просто так, а про некоторые можно и рассказать. Первым делом татарская семья отвезла меня в Кремль. Кремль каменный построен по псковскому образцу, строили его те же ребята, что и Василия Блаженного, причем их именно сняли и отправили в Казань всего через год после начала строительства Василия Блаженного, осуществлять общее руководство. До того Кремль был деревянный, и он очень пострадал как фортификационное сооружение. До 1552 года в Кремле была соборная мечеть Кул-Шариф, в 2005 году ее снова построили - и абсолютно всем она не нравится. А мне нравится Кул-Шариф! Да, и я дорвалась до камеры, потому фоток будет много и они буду так себе (что-то такое у меня случилось, что все криво и косо снимается, все заваливается в кадре...)

Псковские зодчие Постник Яковлев и Ивашка Ширяй и городская стройка
Они же и фрагмент Спасо-Преображенского монастыря
Здание юнкерского училища в Кремле, в нем расположены Национальная галерея Хазине и филиал Эрмитажа, в глубине кадра - Спасская башня (Спасская башня изнутри и снаружи (виден знак ЮНЕСКО)
Башня Сююмбике в Кремле и президентский дворец "В дате постройки башни ученые расходятся. В авторитетном труде "Казань в памятниках истории и культуры" (под ред. С. С. Айдарова, А. Х. Халикова, М. Х. Хасанова, И. Н. Алеева) башня ориентировочно датируется 1645—1650 годом. Сторонники гипотезы возникновения башни после 1552 года в качестве дозорной указывают на сходство башни Сююмбике с Боровицкой башней Московского кремля. Известный казанский краевед, профессор Казанского Императорского университета Н. П. Загоскин в XIX веке считал вопрос с датировкой башни открытым и склонялся к версии ее возникновения в ханский период. Возможно, башня была построена в период правления хана Шах-Али, установившего добрые отношения с московским князем. Высказываются предположения, что московский князь мог прислать для постройки башни в Казань мастеров, строивших Московский кремль, что и могло в итоге сказаться на сходстве башни Сююмбике с Боровицкой башней."
Башня Сююмбике действительно падает, не только у меня в кадре, но и вообще - очень сильно пападет

Сююмбике - это женское имя. Вики пишет нам "Сююмбике - правительница Казанского ханства, жена казанских ханов Джан-Али (1533—1535), Сафа-Гирея, Шах-Али, дочь ногайского бия Юсуфа и прапраправнучка основателя династии Ногайской Орды Идегея.
Правила Казанским ханством в 1549—1551 годы в качестве регентши ввиду несовершеннолетия своего сына, который стал наследником ханского престола в грудном возрасте. Царица Сююмбике — одна из первых женщин-мусульманок в истории исламского мира, которые выполняли роль главы государства. В 1551 году она была выдана казанцами Ивану Грозному вместе со своим сыном Утямыш-Гиреем и казанской казной. В Патриаршей летописи об этом говорится, что они (казанцы) послали "к Шигалею (Шах Али) и к воеводам бити челом, чтобы государь пожаловал, гнев свой им отдал, а пленити их не велел, а дал бы им на царство царя Шигалея (Шах Али), а Утемыш-Гирея царя государь к собе взял и с материю Сююнбика-царицею".
Через полтора года против своей воли была отдана замуж за касимовского правителя Шах-Али. Последние годы жила в Касимове, где и умерла. Могила неизвестна."
И дальше приводит нам баит в пер. В. Думаевой-Валиевой
читать дальшеВ одна тысяча пятьсот да пятнадцатом году
Появилась я на свет в знатном княжеском роду.
Дочь мурзы, жила в Крыму я, не ведая забот,
О беде, бывало, мне даже мысли не придёт.
Рока волею была я в Казань привезена
И за хана Янгали была замуж отдана.
Лишь два года прожила я за ханом Янгали
И осталася вдовой, тяжки были эти дни.
В те поры Сафагирей над Казанью ханом встал,
Хоть имел уже трёх жён, но меня четвёртой взял.
Каждый день несла с собой жизнь коварство и обман,
Положили на Казань глаз цари соседних стран.
Сколько жил Сафагирей, столько выпало нам войн,
Всё смешалось на земле, шли враги со всех сторон.
Жизнью этой прожила я четырнадцать годов,
Неуютная Казань, на дорогах льётся кровь.
Город смутою объят, смерть царит среди полей,
В эти тягостные дни умер хан Сафагирей.
И тогда московский царь взять решил Казань себе,
Вся в смятении Казань, но не внемлют мурзы мне.
Подчинить их не смогла, не идут мои дела,
Каждый всех других умней, я решенье приняла.
На могиле хана мной был воздвигнут минарет,
«Будут помнить, – говорю, – моё имя много лет».
Но завистница моя моей славы не снесла
И московскому царю на меня и донесла.
Мол, сложила минарет для войны Сююмбике,
Мол, из Крыма и войска на пути невдалеке.
У меня же в голове мысли не было такой,
Хоть и мурзы о войне толковали меж собой.
Говорила им: небось, не обидит нас Москва,
Повинуемтесь мы ей, ведь дороже голова.
Коли силой пригрозит, то откупимся добром,
Не нарушим договор, сбережём зато свой дом.
Если будем в мире жить, понапрасну кровь не лить,
То торговлею с Москвой сможем ханство укрепить.
Нам же выгодней, когда нам союзница Москва,
Не внимали мурзы мне, не дошли мои слова.
Пригрозила тут Москва, чтоб сдавались подобру,
Мол, не сетуйте потом, сами выбрали игру.
Как узнала я об том, собралась уехать в Крым,
Промедление моё оказалось роковым.
И Москве наперекор мурзы рушат договор,
А московичи меня в том винят, мне шлют укор.
Меж Казанью и Москвой снова вспыхнула война,
Побеждённая Казань предложила мир сама.
Но поставила Москва соглашенью уговор,
Чтоб в заложницы меня ей отдали под запор.
Соплеменникам-князьям только на руку мой плен,
Ради выгоды своей совершили тот обмен.
Подписали договор, и за мною, наконец,
Прибывает из Москвы ненавистный мне гонец.
Как с судьбою совладать, нету рядом никого,
Обрекли меня на плен, лучше б смерть взамен его.
На могилу я пошла, волю я дала слезам,
Говорила мужу: «Глянь, продают меня врагам.
Если б только мог ты знать, превозмогши смерти тлен,
С сыном маленьким твоим нас рабами сдали в плен.
Оттого, что даже смерть не могла нас разлучить,
Нас увозят от тебя на чужбине погубить.
В твою бытность на земле покорялись мы тебе,
Ныне мёртвые живём, милый, взял бы нас к себе.
Я оплакала тебя здесь с тобой наедине,
Оставляю одного я тебя в родной земле.
Знать, разлуку предписал твоей смертью нам Аллах,
Уезжаю навсегда, унося с собой твой прах».
Над могилой говорю, пересохло всё во рту,
Слёзы выплакала все, да не выплакать беду.
Коли так решил Аллах, от судьбины не уйти,
Плачь хоть кровью вместо слёз, в людях жалости не жди.
Потерявши свой престол, я проплакала три дня,
Обессилевши вконец, припадала к Богу я.
Брошу ль взгляд на лоно волн, там за мною прислан чёлн,
Чтоб бесчувственная я в свой отправилась полон.
Из сарая хана всю утварь ханскую мою
Ровно три сносили дня и грузили на ладью.
Поступил теперь приказ отвезти на чёлн и нас,
Свет померк в моих глазах. Как снести прощанья час?
С трона под руки свели, посадили на арбу,
Нету слов, чтоб описать чувств смятенье и борьбу.
Горожане собрались, провожая, голосят,
«Хан московский – добрый хан», – утешая, говорят.
Плач над городом стоит, причитания и стон,
Но в страданиях моих у князей был свой резон.
Для покоя своего, избавленья от меня
Подписали договор все казанские князья.
Плачет музыка навзрыд, расставание поёт,
Песен жалобный мотив мне покоя не даёт.
Показалось мне тогда, будто рухнул небосвод,
И подумала: по мне плачет так простой народ.
Говорит один «прощай», а другой «здорова будь»,
Я народу говорю: «Ухожу, не обессудь».
До Казанки довезли, посадили на ладью,
Онемела я совсем, ничего не говорю.
Птицей-коршуном меня понесла с собой ладья,
Без движения была, как бесчувственная я.
Как достигли Волги мы, посмотрела снова я,
Где осталась сиротой без меня Казань моя.
Плыли так и добрались мы до города Зуи,
Поглядеть на нас к реке мурзы местные пришли.
Простояли мы в Зуе без движения три дня,
К нам никто не заходил, не сходила с места я.
Вновь плыву, терпя нужду, в заточении в Москву,
Мне не в радость белый свет, думой горестной живу.
Долго плыли мы, пока не доплыли до Москвы,
Уж в Москве, я говорю, не сносить нам головы.
Здесь на «девичий майдан» нас со свитой привезли
И немного погодя в дом большой меня ввели.
Тут приставили ко мне десять стражей сторожить,
Не впускать, не выпускать, мой побег предупредить.
Так проходит день и ночь, от страданий мне невмочь,
Два боярина идут: мол, идём отсюда прочь.
Что им, пленная, скажу, я покорно выхожу
С сыном маленьким моим, что с ним будет, вся дрожу.
Привезли на двор большой, во дворе большой дворец,
Хан-сарай, везде народ, все глядят. Вот, наконец,
К падишаху подвели, что я слышу, подходя:
«Тебя замуж отдаю, здесь останется дитя».
Тут же бедное дитя отобрали у меня,
Словно бросили меня снова в пламя из огня.
Как узнала я потом, мальчик отдан был попам,
Чтобы с ранних детских лет потерял себя он сам.
В тот же год отдал меня снова замуж падишах,
Хан касимский Шахгали, муж мой, был Казани враг.
Только в жёны взял меня, из Москвы ему приказ,
Чтобы он с Москвой вдвоём покорил Казань в сей час.
На Казань пошёл мой хан, победил и покорил
И предателей моих тут же в землю уложил.
Хан казанский Ядегер да с соперницей моей
Были взяты оба в плен, в шкуре побыли моей.
Сын мой бедный Утемеш до шести там прожил лет,
Одним горем меньше мне, потеряли его след.
Без страданий ни один эту жизнь не пересёк,
И счастливому в земле уготован свой песок.