Спектакль по рассказам Чехова "Безымянный яд - Черный монах" ставил японский хореограф Дзё Канамори с танцевальной труппой театра "Ноизм" (даже, наверное, правильнее было бы написать - "No-изм"). Термин "Но" означает, с одной стороны, телесное пластическое искуство, связанное с землей, с полом, не летящее, глубоко противоречащее европейской балетной традиции по технике, а с другой - крайнее абстрактное. Спектакль объединяет два трагических рассказа Чехова - "Черный монах" и "Палата №6", но сценическое действие строится так, что сюжетные линии рассказов сплетаются. "Я ставил не чеховские повести, а чеховскую боль: его размышления о связи воображения, одиночества и безумия - они вне времени" - говорит в своем интервью режиссер. читать дальшеДействие разворачивается в один акт, с короткой переменой декораций за опущенным занавесом. Собственно, декорации представлены тремя элементами: огромной перерезающей сцену стеной, бабинным магнитофоном и столом и стулом автора, писателя, сидящего в правом углу авансцены с маленьким лэп-топом. В очень небольшой степени это спектакль о смерти. Практически полностью он о любви и своеобразной глухоте любящих, об одиночестве внутри любви, причем никакого противоречия для режиссера в этом нет: его герои не слышат друг друга, но никто в этом не виноват. Мир устроен так, что одиночество человека в нем неразрушимо: ты отделен от мира стеной - вот она. Кроме того, персонажи не слышат друг друга из-за второй темы спектакля - человеского безумия. Сходя с ума, персонажи видят множество сущностей за порогом сознания, очень ярких и очень быстрых, и от того совсем утрачивают надежду докричаться друг до друга. Своих героев Канамори называет чудесно, с тонким лиризмом и ощутимой отсылкой к итальянским маскам: "Больной доктор", "Робкий торреадор", "Жизель, которая не может летать". Кроме того, это спектакль о борьбе - за любовь и с безумием. Эмоции - любовь, нежность, отчаяние, тоска, надежда, упорство - выражаются крайне своеобразным, силовым, невероятно техничным танцем. Артисты труппы стремительны и точны в движениях, фантастически легки в самых сложных сценах, впечатление, что они не знают земного притяжения, усталости, тяжести, с одной стороны (видимо, это влияние французского балета на Канамори как хореографа), и что они тайно привязаны к земле, слиты с ней: очень много элементов труппа выполняет на полу. Силовая хореография временами напоминает восточные единоборства - не только резким звуком выдоха и хлопаньем ткани, но и физически ощутимой концентрацией энергии. При этом нужно отметить занятное решение: в наушниках артисты слышат "Лебединое озеро" Чайковского, а зритель - Гию Канчели и романс Гаэтано Брага. Это создает невероятный эффект автономии движения и музыки, раздвоенности пластики и звука, с одной стороны, а с другой стороны - какого-то тайного контрапункта, продиктованного землей (полом). Если бы не знать о том, что музыка разная - в голову бы не пришло...
Коротко опишу две сцены, потрясшие меня, чтобы ими проиллюстрировать плотность сценического действия:
Она прижимается к стене и замирает, Он в другом конце сцены тянется к ней, и медленно движется, и вдруг от Нее отделяется светлый плоский силуэт, как могла бы отделиться тень, но не тень, а именно свет - и плавно ползет по стене, и танцует, и живет совершенно своей жизнью. Этот прием используетсяв спектакле несколько раз, но эффект от первого - оглушительный.
Он сходит с ума, Она отгоняет от Него злых духов (наваждения, галлюционации, демонов, т.п.) - и то, как это выполненно в танце - невероятно: кажется, что слышишь слова. Она мелко топает на них, как затаптывают костер, они расступаются, двоих Она находит на стене, прижавшимися, и на расстоянии, содрогаясь от брезгливости, бьет в стену ладонью, чтобы демон оторвался, отклеился от плоскости ударной волной - как мы стряхивали бы слизняка или улитку, например. С первого раза ей не удается, она подходит чуть ближе и бьет еще раз - колебания стены сам ощущаешь всем телом.
Невероятно, сколько драматизма, сколько боли, любви, воли, веры можно показать танцем - без заламывания рук, без нарочитого стадания, абсолюто без мимики.