Раньше я читать дальшевязала. Не особенно хорошо, но много и с большим удовольствием. Вязать было легко, вязать было интересно, я бралась за большие вещи с азартом. Мне снились разные модели ) Своему первому мужу я затеяла вязать свитер, большой, белый, с горлом, почти лыжный. Ему должно было пойти - он яркий брюнет и у него бирюзовые радужки. Я работала на Пушкинской, догуляла до ЦУМа, зашла в отдел рукоделия, невозможно долго выбирала пряжу, купила 10 мотков и спицы. Спицы на полразмера больше, чем надо было - но других не было, а начать хотелось уже теперь. Был январь. Нам было 18.
В июне мы поругались. Я сидела на работе, он приехал в обед, позвонил с проходной, молча вручил мне конверт и уехал. Я успела спросить, не пойдем ли мы обедать - и все. В конверте было письмо почти в школьную тетрадку толщиной, долгое, мучительное, кончалось ультиматумом, дескать, если я сегодня буду дома, то это будет означать одно, а если это одно мне не нравится, то для всех будет лучше мне не приезжать. Я умилилась бурностью проявления эмоций, оставила письмо на работе, нисколько не раздумывая, не переживая - поехала домой. Окна выходили на западную сторону, на балконе стояло кресло, я сидела с вязанием и смотрела на остановку: было видно, как приезжает 714 автобус и из него выходят люди. Один автобус, другой, третий. Вечернее солнце припекало, вязать было жарко, колени горели под свитерной спиной. Он приехал, вышел, пошел к подъезду. Я встала к перилам, перегнулась и начала махать рукой - молча: невозможно выкрикивать домашнее имя с балкона, но еще глупее кричать "Коля!", если ты никогда, ни разу его так не называла. Он посмотрел наверх, чтобы по окнам заранее знать, дома я или нет. Увидел меня, засмеялся и закричал:
- Ты вывалишься! Уйди, вывалишься же!
В сентябре у нас была свадьба.
В январе мы расстались. Нам было 19. Я обещала заехать за вещами хотя бы к вечеру, а утром мне позвонила Лиличка, и мы пошли гулять, потом есть, потом ей надо было проведать репетицию группы, в которой она директорствовала, потом она спросила, домой ли мы, я сказала, что я к мужу за вещами, она просила, не надо ли съездить со мной. Я согласилась, хотя не стоило. Или стоило, кто теперь знает. Муж смотрел телевизор в гостиной, Лиличка сидела на стуле, я заторможено собиралась, но не плакала - а ее не было бы - точно плакала бы и не собиралась бы вовсе. За все мои сборы она сказала только "Ты взяла массажное масло?" - и на мои поднятые брови в ответ: "Что? Это самое важное!" У меня не было массажного масла, но сознаваться в этом было неловко - и я сказала, что взяла.
Образовалось четыре пакета вещей: два больших и два обычных. Я позвонила Леше, попросила встретить меня у метро. Он удивился, но приехал. Лиличка сдала меня в Новогиреево с рук на руки (так и сказала, мол, на - с рук на руки, я с опазданием знакомила: Это Соловей, - она ответила: Я помню. Леша совсем не по делу добавил, что он тоже помнит) - и вернулась в Перово. Пакет сразу же порвался.
- Почему ты сказала не брать рюкзак?
- не знаю.
- Куда мы едем?
- не знаю.
- А почему он тебя не проводил?
- не знаю.
- Чччерт! Что это такое в пакете, постоянно колет мне в ногу?
- это спица.
- мм, - и очень осторожно, с подозрением, - Можно я ее выну?
- нельзя. На ней мужнин свитер.
Может быть, надо было соглашаться, вынуть, поплакать на плече и вообще. Кто ж теперь знает.
В октябре мы развелись. Нам было 20.
Я довязала свитер, и оказалось, что на полрукава не хватило: я всем рассказывала, что, дескать, двенадцать гусе-лебедей, надо же, полрукава, хоть крапивой вяжи. Я работала на Петровке, но ЦУМ перестроили и отдел закрыли, пряжи докупить было негда. Пришлось оставить так, жилеткой.
Несколько раз в ней по дому (от холода) ходил мой второй муж ("где мой Колин свитер?"), а теперь вот, когда неожиданно в моем хозяйстве стало аж семь подушек, я перевязала жилетку в декоративную наволочку. Теперь мой второй муж, приходя с работы, здоровается со мной, Васькой и подушкой. А вчера разбирал диван, сложил думочки горкой, они рассыпались по полу, а он засуетился: "Ой-ой-ой-ой!!!! Упало чучело первого мужа!!!"
Люди, простите, мне тоскливо и я лечусь болтовней.