а так всегда. Уедешь - там сидишь счастливый. там хорошо, и все время думаешь, вот вернусь - в кои-то веки напишу счастливый пост, позитивный. поделюсь с людьми радостью. А нифига. Приезжаешь, сразу оказывается, что Я НЕ ХОЧУ ДОМОЙ, что тут куча мелких хлопотных дел, что всем что-то надо от меня и все раздражает, что тут холодно, наконец. А там было тепло, там было такое солнце, что градусов 20 на яркой стороне асфальта. А в тени, конечно, холодно. И в номере очень холодно тоже, но мне не мешало. А там все улицы засажены розами, потому что город - южный. А там так чисто, чисто, чисто, что Пучко тушила окурок о брущатку и засовывала его в щель между брущатными камушками. Там ослепительно. Там крохотная речка. Там такси по 50 рублей. В муниципальную гостиницу мы не пошли, мы вообще не любители муниципальных гостиниц, а пошли в частную, очень странную, знаете, хозяйственный магазин на первом этаже - два номера на втором. Дом со стенами чуть не метровой толщины, три окна арками. На рынке цветы стоят рядом с мясными рядами, знаете, как раньше, как в детстве, рыночные столы, на них пластмассовые вазоны и цветы..
Когда я спросила у мужа, не хочет ли он съездить со мной на фестиваль женской поэзии в Новый Оскол, он сказал:
читать дальше- Все серое! В Тимашеве прогар, в Щиграх прогар, в Дмитриеве прогар... В Обояни прогар, в Курске прогар... А где не прогар? Где, я спрашиваю, не прогар? Судье почетный билет послал, голове послал, господину исправнику... всем послал.
и еще сказал что-то вроде:
- зайцы, ну неужто больше совсем никуда вас не зовут?
Мы посмеялись, но поехали.
И было здорово.
У Пучко новый состав, чудесная ударница, у ударницы прекрасный голос, было бы мое дело - я поставила бы ее вторым голосом, а девочку-второй голос не просила бы петь. Пучко чудесная. дружелюбная, заботливая, в кои-то веки помнящая.
За два с половиной дня я читала четыре раза. Все четыре раза безобразно.
Первый раз залу меня представляли так: "А это наша гостья из Москвы. Представляете, они приехали всей семьей, с маленьким ребенком, с мужем, на поезде, сняли на единственный в городе люкс с горячей водой, и все это для нашего фестиваля!"
Читала "Офелию" и "Футбол". Уже выговаривая слова, понимала, что не в кассу, что все мимо и все плохо. Вась вылез к мамочке на сцену. Ужоснах, никакого умиления, и не говорите ничего.
Потом пили водку, и Зина сказала, дескать, ну вот второе у вас нормальное, а первое совсем никуда. Пила, улыбалась, думала: "Моя "Офелия" - никуда?! Да сами вы все тут никуда! Союз, блин, провинциальных писателей..."
Второй раз читала "Письмо", старый стишок про осень (из книжки), про беременных женщин (из книжки), "Деревни. деревни..." (очень старый, вообще чуть не первый приличный мой стих), выбирала по принципу "ну, вам, есенинцам, это должно быть близко... Надо найти для вас что попроще..." Пока читала, Вась бешено орал и вырывался из папиных рук, вырвался, метнулся, был пойман каким-то чужим дедом и счастливо затих на его руках. Дочитала "Письмо". Татьяна Ивановна под нос сказала что-то вроде "ну вот это еще ничего..." - ("На свои посмотри!" - подумала злая я, не выпуская из виду младенца).
Оставила им книжек и рукописей, думаю, может хоть по бумажке прочитают (я в самом деле плохо читаю, я ж не ДВ).
Третий раз сидели в зале часа три до полного, полнейшего окоченения, обмерзла вся, слушала каких-то номенанток и дипломанток, основное ощущение - невнятно. Невнятица и сумятица. Видимо, именно это ДВ называет "непрожеванные стихи". Наплевала на присутствующих, ползала с ребенком между кресел зала, играла в машинки. Там меня нашла девочка Таня, счастливо улыбалась, кричала "да где ж вы были, я весь день вас ищу! весь город обегала, у всех спросила! Да ведь у вас же какие стихи!!! Я редактор белгородской газеты ***, мне очень понравилось, я тоже пишу, можно я вам пришлю, пожалуйста! А это сын ваш,.да? Он Владимиру Ивановичу очень понравился! Когда у него на руках сидел! Владимир Иванович наш главред!" Я порадовалась, что Вась сидел у приличного деда на руках, и мы поползли с машинками сказать Владимиру Ивановичу спасибо. По пути нас поймала Зина, попросила авторграф. Там же, на полу, нас нашла Татьяна Ивановна с восклицанием: "Леночка! Да какая же вы умница! Зайдите завтра в мой номер, подпишите мне книжку, приезжайте в Белгород!" Там же, на полу, я давала путанное интервью девочке Тане, а она учила младенца играть в "камень, ножницы, бумагу, цу-е-фа". Кстати, почему-то с моим мужем она тут же сделалась на "ты" - вот ведь демократы, а?
- а ты кем работаешь? - (а зачем ей это?...)
- я? да вот, учу это чучело писать стихи...
- я не думаю, что ты можешь написать лучше, чем она, - (Таня обижается за меня совершенно серьезно и глубоко).
- я?! неет, нет конечно!
Вообще, абсолютно всех очень интересовало, кем работает мой муж. Может, это из-за люкса с водой. Может, из-за такси.
И вот сидим мы на полу (Вась - лежит), даем авторграфы, едим грушу, уговариваем папу не ругаться и дать ребенку лежать где хочет, и тут вдруг со сцены доносится, дескать, "гран-при нашего фестиваля, наша московская гостья".
Тут уж я, поняв, что угодать вкусы присутствующих я не в состоянии, читала от удивления "Близнецов" и почему-то "Сосен было много..." Потом мне вручили соковыжималку)
А Зина караулила моего сына, научив его хлопать пупырышки в упаковочном целлофане.
Потом мы писали синхрон минут на пять для белгородского телевидения.
А потом разные милые восторженные люди говорили разные путанные, приятные, хвалебные, бесценные от путаницы слова.
Утром выяснилось, что я начисто лишилась набоек на шпильках. Мы бегали по главной улице в поисках реонта обуви, и нам сказали зайти к мастеру надом. Там не дом, а мастерская, он в ней и спит, одноэтажный такой гараж-сарай с диваном и двд-плеером, он смотрит мотогонки, почти не глядя за сто рублей ставит новые набойки и напутствует: "Танцуй дальше!" Радостно танцую и только потом замечаю, что набойки-то - металлические. Чччччерт ))) Теперь совсем коза, как есть коза...
Утром читала в женской воспитательной колонии. Вообще, я сразу знала, что надо будет туда ехать и там читать, и сразу согласилась, а потом что-то проистерила полдня, мне показалось, что слишком сильное потрясение для моей нервической натуры. Тоже хотела ехать с мужем и Васем, но в последний момент сделался припадок: "Там туберкулез, спид и бытовой сифилис!!!" - и они остались. БС не дремлет. И это было правильное решение.
В колонии было хорошо. Не оксюморон. Там, опять же, розарий. Справа - статуя ядреной девки в синем купальнике. собирающейся подняться на вышку и прыгнуть в бассейнчик. В сочетании с наблюдательной вышкой - особенно трогательно. Ну. наверное, из 400 человек не всех пускают в зал, но в зале было примерно 250-300. Дети как дети. Уверена, что никогда больше 250 человек не будут слушать меня с таким вниманием. Я ничего не смогла сказать нормального, читала зачем-то "Дели" (черт меня дернул, дуру, мне показалось, экзотика, может, будет интересно), еще что-то. Нервничала. Потом девочки читали свои стихи, много девочек, примерно десять, в темно-синих брючных костюмах, судя по швам, самошивных, ну обычные такие стихи, про маму.
А Женя совсем была другая - и выходила не так, как все, и не заикалась, и представилась внятно, и рекомендовалась примерно так:
- я прочитаю стихотворение, которое я написала сегодня )) минут за двадцать ))))))
и прочитала хорошее стихотворение. Тоже про маму. Но хорошее, с ритмом, 4стопный ямб, с точной рифмой. С попыткой финала. У Жени длинные волосы, до лопаток, она темно-русая, как почти все, и от красных гардин она чуть в рыжину. А концы - примерно 20 см - у нее крашены в угольно-черный. Я смотрела и все думала, как же она их тут красит, нельзя же. А потом поняла: русо-рыжие - отросли. Т.е. месяцев 8-10. И, знаете, так отросли, будто так и было задумано стилистом.
Потом она прочитала стих про папу. О том, что папа ни в чем не виноват, особенно в том, что у него другая семья, что это нормально и мама, когда станет старше, его простит обязательно. Без всяких там соплей и сентиментальностей.
Сказала "Спасибо!" - хорошо и громко, лучше и громче моего. Оторва оторвой, и почему-то это было правильно и здорово. Я сидела рядом совсем, т.ч. успела крикнуть "молодец!"
Я - нарушитель режима )
Теперь мне все время хочется написать ей что-нибудь. Что-нибудь тупое типа мне понравилось, как ты читала стихи. Но очень боюсь, что мы в ответе за тех. За всех.
Потом очень милая женщина из какого-то еще белгородского издания брала у меня подробное, детальное интервью - потому что для своей полноцветки 12страничной - и для бывшего работодателя из еженедельной газеты. И еще потому, что меня вдруг охватил душевный подъем, и мне очень хотелось поговорить, пообщаться. обсудить происходящее и происходившее. и стихи, и поэзию, и судьбы нашей родины, да и вообще был приступ кокетства, - а Пучко была на сцене как раз, и больше поговорить мне было не с кем. В режиме интервью я даже успела рассказать "коротко о главном" - о Дмитрии Борисовиче Воденникове )
Обратно доехали отвратительно.
Провинция, я люблю тебя.