про самое яркое детское впечатление, для Викки
читать дальшетут основная проблема - проблема выбора. Детских впечатлений у меня море, и я их помню твердо, живо, в 3D Но те, что помню развернуто - они вроде бы уже не очень детские, а те, что ранние - они такие бесконечно яркие, но короткометражные, про них и не расскажешь во времени, только в ощущениях.
Поэтому пусть будет первое впечатление, которое я помню. Мне 4 года. Даже стыдно, что я так поздно помню, но раньше - не помню ничего нормально. Так вот, мне 4 года. Правда, есть небольшая вероятность, что мне все же 3, потому что летописец периодически завирается и не знает, в 3 года меня отдали в сад или в 4. Простые подсчеты говорят, что все же в три.
Мы живем в съемной комнате на Юго-Западной, я ничего про нее не помню. Ко мне, понянчить меня, приехала моя любимейшая львовская бабушка, Бабушка Шура. Она старшая в бабушкиной семье, она то ли 14, то ли 16 года. Наверное, она жила с нами недели две или три, этого я не помню, наверное, так было условлено, что я пойду в сад, а она поживет со мной до сада, несколько недель, и она согласилась и прилетела. Бабушки львовские прилетали все, последовательно, брали отпуска и прилетали, сменяя друг друга, но конечно, на то, что она согласится - мало кто рассчитывал, она не легка на подъем, это раз, и такого не может быть, чтобы самая любимая - приехала тоже, всегда приезжают ведь просто бабушки, а та самая - не приезжает. Наверно, это был ее единственный раз в Москве. Смысл самого воспоминания в том, что уже поздно, темно, глубокий вечер, я уложена спать, на левый бок, к стенке, на ней ковер, очень близко, сантиметрах в 20 от лица, а у меня за спиной лежит баба Шура, и я знаю одновременно две вещи: что я завтра пойду в неведомый сад и что она завтра уедет. Про сад мне ничего не ясно, поэтому я никак не отношусь к этой информации. А вот то, что она уедет - для меня просто ужасно, я расстроена очень, и плачу, и плачу, и плачу. А она что-то говорит, что "ну не плачь, ты же завтра в садик пойдешь, там весело, большая уже, пойдешь, будет хорошо," - а я все одно свое: "не уезжай не уезжай пожалуйста", - а она вообще самый спокойный человек из всех, кого знаю, самый спокойный, и она также спокойно говорит, мол, ну как же не ехать, Леночка, ведь билеты уже, ну как же, там Надя меня ждет, ей же работать надо, там моя квартира, мои фиалки, и еще, и еще что-то, я, конечно, этого всего не помню, но она так всегда говорила. А я ничуть не успокаиваюсь и плачу все равно, и разговор идет по кругу, и она говорит одно свое "спи, спи," - а я одно свое "не уезжай". И она меня так мерно мягко хлопает ладонью по плечу, рука у нее тяжелая и мне неудобно, но все равно приятно. Кончается тем, что я беру с нее клятвенное слово, что она завтра не уедет, а уедет хотя бы после завтра, или хотя бы завтра, но когда я вернусь из загадочного садика, и она обещает ровным, спокойным, уверенным, холодным голосом, таким, которому запросто можно верить, но я не верю. Я просто понимаю, что она устала, и спать хочет, и ей ехать завтра, и хочет сказать уже что-то такое, чтобы я успокоилась, но при этом обмануть меня не может, и нарочно что-то добавляет в голос, чтобы у меня был выбор верить или нет. Вот это я отлично помню. Собственно, это и есть само воспоминание: что выбор есть, а выхода нет. И я предпочитаю сделать вид, что я поверила, и на самом деле немножечко поверить (а что мне остается?) и уснуть.
А что потом - уже не помню, все, "дальше тишина". )