одна тетенька родилась в 1916 году. И жила в любви и семье до 20ти лет. Это-то вот и сделало ее такой отличной тетенькой. Она училась дома, сдавала в школе экстерном, жила в Москве на Таганке, вот тут, на той улице, которая сейчас - Солженицына. В 16 лет она поступила в Университет, ее дипломную работу зачли за кандидатскую и выпустили ее со степенью. Когда ей было 20 лет, ее папа спокойно умер, к счастью, не дожив до всяких там репрессий. Она два года проработала школьной учительницей по распределению и вернулась в Москву. Но тут оказалось, что репрессии все же будут, дело его готово и сформировано, только рановато он умер, и в 1940м их с мамой отправили в ссылку-поселение в Казахстан. В ноябре. Они приехали в степь и стали рыть себе землянку не землянку, но такую нору в земле, чтобы в ней можно было спать, чтобы ветер не дул. Главные свои богатства они выменяли на доски - чтобы этими досками копать, потому что руками копать было очень тяжело, потому что ноябрь. Спали по очереди, охраняли доски. У нее было право на работу, и она работала мастером в цеху. К весне все дети и старики в поселении умерли, но приехали новые. Потом она вышла замуж и родила Наташу, Володю и Виктора. Потом развелась и еще раз вышла замуж. В 1956 году ее освободили, сравнительно реабилитировали, но оставили ей "-8 городов". Тогда она поехала в Москву и нашла своего бывшего научного руководителя и попросила найти ей работу. И он нашел ей моментально фантастически-прекрасную работу главного инженера завода, которого нет - в Саранске. Под завод была земля, его надо было построить. И еще ей выдали двухкомнатную квартиру в только что построенном доме, там окна стеклили как раз. Она оставила второго мужа, поплакала и оставила, и мамино тело отставила в Алма-Ате, забрала детей и приехала в Саранск. Построила завод и стала его директором. Наташа вышла замуж и стала жить в одной комнате с мужем. А она с двумя сыновьями - в другой комнате. Но тут ее второй муж заболел, его парализовало. Она ходила по Саранску и выла. Потом всех бросила и сорвалась в Алма-Ату, привезла парализованного мужа в Саранск. Заказала ему индивидуальный корсетно-капсульный (?) аппарат и ухаживала за ним. Он три года просто лежал. У него развился рак яичка, он не жаловался, но когда он метастазировал в легкие и он стал задыхаться - вот тогда он стал жаловаться и стонать и задыхаться. Вот тогда она отправила сыновей в детский дом - Володе было 8-9, а Вите 6-7. Но они сбежали. Ну, эту историю вы знаете, я рассказывала.
И тогда она сказала: хорошо.
И поставила два примуса в ванную, а мужа перенесла на кухню и завесила шторкой, и там уже устроила лазарет, и искусственное легкое.
И когда он уже умер, и она его оплакала, а плакала она года три, вот тогда однажды идя по улице мимо храма, она сказала: "Володя, давай зайдем? Я не знаю, Володя. Но мне кажется, что-то все-таки есть". Она была крещеная, но крещеная почему-то любтератнским обрядом.
Потом еще много-много лет она притаскивала в дом всех валявшихся на улицах Саранска пьяниц - чтобы они не замерзли за ночь, чтобы погрелись, поели, дожили до утра и уползли. Ее ругали все соседи - судья, второй секретарь горисполкома. И все подчиненные. И все начальники.
Больше всего, говорит, моя мама любила вслух читать. И когда она стала старая-старая, и выжила из ума, ее все же надо было чем-то занимать, она видела, у нее голос был прекрасный и интонации, мы с сестрой просили ее почитать вслух, она радовалась и читала. Часами могла читать. А страницы уже не переворачивала.
И еще доставала свои гербарии и часами над ними сидела. А там все таким маминым красивым почерком подписано.