Рассказывает старший.
Они жили с мамой и младшим братом. В конце 50-х годов в их семье прибавился мужчина. То ли это был дедушка, то ли дядя, то ли второй мамин муж, тоже бывший, то ли мамин дядя, какой-то мужчина, которого не было десять лет перед этим, а теперь он вдруг нарисовался и его парализовало. Я прослушала, кем он им приходился. Мама стала за ним ухаживать, парализованным. И работать. Жилось им несладко, мама уставала, нервничала. И решила, что пока такое дело, пока парализовало, пока нет сиделки, может, ее и не будет, пока дети маленькие, она оставит их в детском доме. Может, будет на выходные забирать. Если сил хватит. И оставила. Старший прижился и нормально себя чувствовал. Волновало его только, что младшего постоянно бьют, дразнят, обижают, тюкают, мучают, тиранят, травят. А защитить его было невозможно: разные группы, классы, спальни. Тут, говорит, смотрю, месяцев через несколько, через два, может, или три, смотрю, Мишка у меня совсем уже... ну - совсем...
Я тогда решил, что все, не могу смотреть, схватил его и из этого детского дома сбежал. Как-то смог. Все, говорю, все, пойдем домой. Вот едем мы на трамвае домой. Денег у нас нет. Я подошел к кондукторше и сказал, что денег у нас нет. И что мы едем домой. Вот по такому вот адресу. И что это мой брат. Она сказала: ладно, только рядом со мной садитесь и не хулиганьте. Мы доехали.
Я ничего не боялся. Ни что нас поймают, ни что меня будут ругать, ни что милиция спросит, ни что кондукторша ссадит нас или кричать станет. У меня была заготовлена фраза для мамы:
- Мама, мы приехали. Мы больше никуда не поедем.
И вот очень страшно я боялся, что она с кажет: не выдумывай. Побудьте дома, а завтра езжайте обратно, - и вернет нас. Я не могу передать, как я этого боялся.
И она увидела нас в дверях и сказала:
- Ну да. Конечно же, никуда не поедете. Конечно.