ходила сегодня на встречу с норвежским детским писателем. Хороший писатель, я читала. Все понравилось. И бутерброды с селедкой понравились. В Москве очень вкусно готовят норвежскую еду. Намного вкуснее, чем в Норвегии, поди.
Пришла домой, хотела почитать про страну. Мунк, Ибсен, викинги - все? Серьезно? я как-то расстроилась.

@темы: Проза, в людях

---

я разбирала стол. Кроме Кьяриного письма на 5 листов А4, которое обещало быть на 8, потому что листов было 8, а исписала она только 5, а остальные просто отправила, нашла еще кучу всего. Письмо перечитала. Количество и качество эмоций, насыщенность - прежние. Но я не помню, ответила я или нет. Не помню. Вообще в памяти не содержится такой ячейки.
Так странно.

Фиолетовая бумажка
У Татточкиного дома стояла машина. Черная ретро-машина. Я ходила мимо нее с самого знакомства с Татточкой, года с 1995. Смотрела на машину и умирала от любви к ней. Машина была живая, потому что места парковки она часто меняла. А однажды я сама, своими глазами видела, как она ехала по улице Молостовых. Я показывала ее всем дорогим мне людям. И все говорили: брось, она не на ходу. Я клялась, что видела, как она ехала. Люди молча смотрели на меня. Потом я училась. Потом получала зарплату в три копейки. Но однажды, примерно летом 2002 года, у меня все было хорошо. Я отплакала по всем, по кому только можно было, по живым и мертвым, я, наконец, жила одна, мне нравилась моя работа и мне платили на ней кучи денег, и я ощущала себя сильной, взрослой, уверенной и рисковой. Поэтому я оставила под дворником записку: "Куплю ваш автомобиль. Лена. Телефон"
И вот однажды дома меня ждала записка от Ахмеда: "300-93-68 Анатолий. Позвони домой". Кто такой Анатолий, я не поняла, и никому не звонила.
Через неделю Анатолий еще раз просил перезвонить. Было лето. Прекрасное сладкое июньское абрикосовое лето, цвели и пахли тополя, жизнь была сплошное счастье. Я позвонила.
Анатолий оказался дядькой лет 70-ти, хозяином машины. Продавать он ее не очень хотел, потому что сам любил ее без памяти и надеялся отреставрировать когда-нибудь. Но хотел посмотреть на человека, который согласен купить. У него было два сына. И Четыре машины на семью. Они жили все вместе в том же доме, конечно. Я пришла. Сын тоже вышел посмотреть на диковиную эту девку и поржать над отцом, подразнить его. Анатолий согласился продать за 3000 долларов. Столько у меня не было, и не стоила она столько. Но мы стояли и болтали часа два - про то, что одно крыло у нее из цинкового листа, а один подфарник - из медицинской банки. Про то, что она снималась в двух фильмах про войну. Про то, что она на ходу, хотя внутри родного почти не осталось. Про то, что она Опель 104 и сделана в 1926 году. Про то, что она прекрасна. А потом Анатолий сказал: "Поедем? прокатимся?" Я задохнулась, захлебнулась и поехала. Мы в самом деле проехали по Молостовых, потом по Зеленому до метро, потом по этой улице вдоль Терлецких, потом по Саянской и опять по Молостовых. Нам все мигали, фарили и сигналили. Окна у нас не открывались, но мы сигналили тоже и махали внутри салона. Счастье у нас с Анатолием было такое, знаете, внахлест: его было совсем не такое, как мое, но процентов на 20 они накладывались друг на друга и эти 20% были общие.
Я ее не купила.
Ее там больше не стоит.
У меня осталась ее фотография и фиолетовая бумажка с телефоном Анатолия.
Годной фотки не нашла, но он очень похож на суперпопулярный ОпельОлимпия 1935, только 2литровый, 4 цилиндровый.

@темы: Проза, Ч