тем, у кого есть Лена - в Краснодаре, Иванове, Тамбове, Вологде, Ростове-на-Дону, Минске, Белгороде - несколько легче жить в Москве, москве, москве. Если бы я умела, в поставила бы вам песенку "в каждом порту меня ждет сестра - хочет меня спасти". Я поставлю ее вКонтакте, Аквариум, "Стерегущий баржу".
"Собственно говоря, о символах Крещения говорит он сам:
Я вижу женщина цветок садится на ночную вазу, из ягодиц её поток иную образует фазу нездешних свойств. Я полон снов и беспокойств. Гляжу туда, но там звезда, гляжу сюда в смущенье, здесь человечества гнездо и символы крещенья. («Кругом возможно Бог»)
В первом приближении такой образный ряд может показаться кощунственным и, в действительности, не имеющим никакого отношения к Таинству. Но едва ли стоит рассуждать в подобных категориях. Это было бы просто методологически неправильно при разговоре о поэте, у которого каждый образ – загадка, за каждым словом – поток ассоциаций и непрямых смыслов. В конце концов, просто поверим автору и воспримем его слова буквально." И далее "Что может быть кощунственного в цветке? Ничего."
дееевочки. Мальчики! Кривая - бесконечна? ничем не ограничена? А ограниченная кривая - все равно называется кривая? а как называется фигня, нарисованная в нашем учебнике? Выглядит как две покосившиеся опоры с провисшей бельевой веревкой. Т.е. нарисован отрезок - кривая - отрезок (если эта провисшая и ограниченная точками отрезков веревка суть кривая, конечно). Что это? Учебник считает, что ломаная.
а еще мне на днях снилось, что я каким-то странным образом (чуть ли не по работе) оказалась в Кызыле. И сначала канитель, канитель, самолеты не летят. дороги не едут, а потом я спохватываюсь, думаю, батюшки, да чего ж я расстроилась, это же Кызыл, я же в Кызыле! Радуюсь и просыпаюсь от радости и думаю, как жаль, как грустно. а потом снова думаю: да почему же грустно. я проснулась в Кызыле, это же замечательно, будет день, и еще день. И опять просыпаюсь - снова в Кызыле. Пока совсем уж не проснулась.
да. точно!!! точно! как я могла забыть! есть же Дневник Бриджит Джонс! Кроме идиотского радио, есть же еще идиотские книжки для женщин и фильмы для депрессии!!! Маша, ты настоящий друг. Хорошо, что никто не нарезал и не подарил мне "Машу и Медведей". С тех пор я уже захотела и перехотела Пугачеву. Теперь хочу Буланову. И снега. Очень много снега. Как увижу фотографию зимы - аж запах снега чувствую.
рабочий день. Приходит мама, говорит, леля, я запусти стирку? а проверь мою почту? а где порошок? а где мои ключики? а почему ты не отвечаешь на мой мобильный, ты же слышала его? а давай напишем Матьяшу письмо на английском языке? Леля! Леля! я думаю, я сейчас заору. А потом приходит мама и говорит "Леля, а у Пушкина маленькие трагедии или маленькие комедии?" - "Трагедии. Комедии - большие." А она хохочет и хохочет в ответ, над собой, над шуткой, над Пушкиным, над Волгиным, которого она видела в телевизору в канале Культура. Хохочет и печет в микроволновке яблоки, фаршированные медом и шоколадом, и вытекшим соком кормит меня с ложечки. и я думаю, что я злая, злая, бешеная. Я буду писать про маму. Я хочу, чтобы мама осталась.
ползая по фейсбуку, увидела, что АПЦ непринужденно говорит и пишет по-украински. Что, безусловно, не удивительно, если ты жил на Украине с рождения и до 20, что ли, лет. Но почему-то остро трогательно.
спрашивала меня Маша, успеваю ли я что-нибудь. Нет. Ничего не успеваю. Встала в 6 утра - на нервной почве. В 6-30 встал ребенок. Пошли строить "Ой здвони дзвонять" от всех белых клавиш. Строили-строили, ни хрена не построили, ничего не поняли, расстроились ужасно, опоздали в школу (вышли за две минуты до звонка), еще сильнее расстроились, теперь сижу нервная, спать хочу отчаянно, уснуть, конечно, не смогу, ничего делать тоже не смогу, потому что вся тушка спит. Очень неудобно. когда веки, руки, мышцы щек - повисают и спят, а голоса в голове не перестают и не перестают. Вчера пекла слоеный булочки с яблоком и с мясом. И пол мыла. И вобще вчера хоть что-то успевали. Половину сольфеджио даже сделали.
временами я становлюсь злая. Просыпается такая аж искрящаяся веселая злоба, от которой никого, ничего не жалко, ничего не страшно, от которой стекла в витринах бьют. Просто рассыпающаяся, физически ощущаемая. Наверное, гормон какой-нибудь. временами я чувствую абсолютную, головокружительную свободу. Полную силу, всемогущесть какую-то, и свободу, не имеющую отношения ко вседозволенности и безнаказанности. Это коротко, меньше минуты, и как-то странно и удивительно, типа "что это такое? что происходит? а, да, оно опять" временами я чувствую прожитую жизнь, как многослойную, очень многослойную, как зимой, когда шуба, а сверху еще шаль, разноцветную, но неяркую, очень грязную и послойно слипшуюся одежду. Которую, разумеется, хочется только снять и больше ничего. Это долго, до 10 минут, но очень редко. Зато очень, очень отчетливо. временами я пытаюсь вспомнить из моей жизни что-нибудь хорошее, но никак не могу. Даже вещи, которые всегда вспоминались как милые и светлые - сейчас выглядят ужасными. А временами вспоминается само. Идя с шагала, на улице видела бабку с тапками. В МСк полно таких бабок, они продают домашние тапочки разных размеров. сплетенных из травы. Трава эта называется ари, но они и из соломы плетут, и из лыка какого-то, и черти из чего. Однажды у Кати Алиповой был день рождения. Это было 28 ноября, то ли 1998, то ли 1999 года. Мы с Колей сначала совершенно не понимали, что бы ей такое смешное подарить. А потом я (кажется, я одна, или мы вместе) увидели у метро такую бабку с тапками - и прям в секунду купила их, не раздумывая. А дома Коля очень их хвалил и сказал, что нельзя их так вот просто принести и подарить, это невозможно. Надо что-то придумать. (Я подумала: да ну. Ничего ты не придумаешь, что за глупости вообще, они и без шоу прикольные.) И немедленно придумал. Мы поделили тапки и пришли порознь. Я звонила в дверь первая, у меня было 15 минут. Я пришла, Катенька Алипова мне открыла, я ужасно волновалась, но все было очень естественно. Ой, какая ты красивая. ой Ленка, какая ты красивая, ой Катенька с днем рожденья, раздевайся, проходи, поцелуи-поцелуи-объятья-поцелуи, долгое снимание всех ноябрьских одежд, Катенька, а вот тебе подарок. Я роюсь в сумке, долго. Вынимаю один тапок. Катенька таких еще не видела, бабок не встречала. Она ужасно рада аж пищит, тапки смешные, лапти совершенные. Кричат: Катенька. там кто пришел-то? Там Пестерева пришла! И чо она не идет?! Ленк, пойдем уже! -Да щас иду, ага! - Щас, Кать, я второй найду. - Пестерева!!! Дай я тебя обниму!!! (кто-то выходит обниматься, не дождавшись меня в комнате). Я ищу тапок. Катенька ждет и уже перестала улыбаться. Я обнимаюсь, бросив искать второй тапок. Потом снова ищу, говорю, вот затеряла, щас найду. Звонят в дверь. Катенька так ждет второго тапка, что не слышит и не открывает. Звонят снова. Катенька, с днем рожденья! - Коллинз, ой, спасибо, и цветочки! и бла бла бла - какая ты красивая! - бла бла бла. А вот, Катенька, тебе мой подарок... - Да, Коллинз, подожди, мне еще Ленка свой не подарила... - и оглядывается, потому что я уже ушла к столу, так и не дав ей второго тапка. Катенька в шоке. Коллинз пытается ее отвлечь своим существованием. И, наконец, вручает девочке второй тапок. Катенька молчит с минуту. Потом кричит "Красавцы!!! Ой, неет! Красавцы, чо!!!" Если это 1998 год, то так мы сказали им всем, что мы вместе. Если это 1999 год, то через две недели Коля скажет, что не любит меня больше, и не может больше, и вообще самый звук моего голоса ему глубоко неприятен. Я по-прежнему могла бы играть в такую игру в коридоре именинника. Я уверена, что Коля тоже. И инсценировать такую фигню - тоже. Т.е. я все это не к тому "о, как мы постарели и изменились" и не к тому "что стало с человеком?!". А к тому, что я так и не поняла, почему он не стал со мной дружить. Если б это я его бросила - я бы легче понимала. Даже не так. Я понимаю. Но все равно сожалею.
Ars amatoria Публий Овидий Насон (пер. Алексея Цветкова) перевод старый, выбирала из жж, надеюсь, выбрала все кусочки. Но могла и пропустить.
Искусство любви
Книга первая
Тот, кому до сих пор искусство любви неизвестно, Пусть, одолев этот труд, станет адептом любви. Правит искусство судами, под парусом или на веслах, Мчит колесницу легко и нам покоряет любовь. Автомедон в колеснице постромки держал безупречно, Кормчий блистательный был Тиф на эмонской ладье: Я же Венерой назначен наставником нежной науки, Буду отныне в любви и Тиф, и Автомедон. Дик однако Эрот и подчас мне склонен перечить, Но всего лишь малыш, и нехитро с ним совладать. Так ведь и отпрыск Филиры Ахилла на лире наставил, Мирным искусством игры дикие страсти смирил. Тот, чьи выходки часто друзей и врагов устрашали, Был мастерством старика, слышали мы, укрощен. Руки, что Гектора в пыль повергнут, тянул он послушно Для наказанья лозой, если учитель велел. Алкивиада Хирон наставлял, а я вот Эрота: Каждый мальчишка свиреп, каждый богиней рожден. Но ведь и шея быка тяготится бременем плуга, И, благородный, узду гневно грызет жеребец: Так покорится и мне Эрот, хоть стрелою из лука Грудь поразит, хоть метнет факел, которым грозил. Чем он ранит больней, чем тавро опалит беспощадней, Тем я верней отомщу за причиненную боль. Я не солгу, что искусство мое мне даровано Фебом, Что вдохновило меня пенье порхающих птиц, Ни что Клио мне вдруг или сестры Клио явились В день, когда пас я стада, Аскра, в долине твоей; Труд мой диктует лишь опыт, внемлите опыту барда. Правду пою, осени милостью, матерь Любви! Прочь же, узкие ленточки, метки стыда, и все эти Длинные юбки юбки долой, что ноги в складках таят. Я вам пою о любви безопасной, о тайнах прозрачных, И никакого вреда в этих стихах не найти. Прежде всего подбери предмет для любви, раз впервые Хочешь себя отличить подвигом в этом бою. После пора покорить девицу, пленившую прихоть, В-третьих, меры прими, чтобы в ней не иссякла любовь. Так обозначится поле, где круг совершать колеснице, Так будет выставлен столб ей ободрать колесо.
читать дальшеНынче, пока ты беспечен, найди избранницу сердца, Ту, которой сказать «ты лишь одна мне мила». Шансов нет, что она спорхнет тебе на руки с неба, Смело на поиски той, кто тебе взор ублажит. Знает охотник где сеть вывесит он на оленя, Знает, в какой из долин вепрь изощряет клыки; Рощи знаток птицелов, а тот, кто на крюк наживляет, Знает, какой водоем рыбой отменно богат. Так же и ты, раз уж вышел любви разжиться предметом, Прежде местечко найди, где обитают они. Вовсе не нужно тебе на ветру разворачивать парус, В долгий пускаться поход тоже не вижу нужды. Пусть Андромеду Персей раздобыл у смуглых индусов, Пусть гречанку себе страстный фригиец обрел, Стольких прелестниц тебе выставит Рим, что воскликнешь: «Здесь средоточье красы – всей, населяющей мир». Сколько в Гаргаре нив, виноградников знойных в Метимне Сколько рыбы в морях, или птиц в зеленой листве, Сколько всех звезд в небесах, столько и девушек в Риме, Город Венеры самой сын ее здесь основал. Если по вкусу тебе совсем еще юная поросль, Тотчас предстанет она прямо пред взором твоим. Или милее тебе красота в зените расцвета? Множество их набежит, выбрать сумеешь едва. Предпочитаешь постарше, в ком зрелость и с ней постоянство? Этого сорта, поверь, даже пошире запас. Только пройдись, не спеша, в тени колоннады Помпея, Сразу, как солнце войдет в дом геркулесова Льва, Или где мать возвела колоннаду другую вдобавок К прежним сыну дарам, в мрамор прекрасный одев. Не сторонись и третьего портика, в росписях славных Древних историй – ему Ливии имя дано, Или где Данаиды замыслили гибель несчастным Братьям, а рядом отец, грозный, с мечом наголо. Также Адониса не пропусти, что оплакан Венерой, Или субботнего дня, раз для евреев он свят. Не обойди и мемфисской святыни с телицей в холстине: Многих богиня свела, брачный скрепила союз. Даже крикливые тяжбы, уж кто бы подумал, свиданьям Часто подмога, и здесь страсти пылают огни: Там, где нимфа, укрывшись под мраморным храмом Венеры, Прямо в небо струит сноп аппианской воды, Часто ученый оратор любви окажется жертвой – Тот, кто стоит за других, не постоит за себя, Так порой у юриста фонтан красноречия сохнет: Новому делу черед, новый вчиняется иск. То-то хохочет над ним из соседней святыни Венера – Прежде был адвокат, стал подзащитным теперь.
Но изобильней всего охота в амфитеатрах: Вот где желаньям твоим будет добычи сполна. Тут отыщешь предмет и для страсти, и для интриги: Либо на пробу разок, либо на долгий расчет. Как муравьи в шеренге вперед и назад маршируют, Челюсти отяготив крошкой желанной еды, Или как пчелы, своих ароматных достигшие пастбищ, Дань собирают с цветов и над тимьяном парят, Так и женщин прекрасных на игры стекаются толпы Множество их сосчитать мне не под силу порой. Сходятся и посмотреть, и стать предметом осмотра, И целомудрию здесь места уже не сыскать. Ты был первым, Ромул, из возмутивших игры, В день, когда сабинянки стали добычей мужей. В те времена театр не накрывали навесом, В рыжий шафрановый цвет выкрашен не был помост, Лишь безыскусно гирлянды из буйной листвы с Палатина Им оживляли театр, сцена была без прикрас. Зрители все восседали рядами на ярусах дерна, Головы им осенял буйный полог ветвей. Смотрят и каждый себе из всех выбирает по нраву Девушку, каждый в груди молча волненье таит. Только лишь под неотесанный свист этрусской свирели Трижды ударил ногой плясун в утоптанный грунт, В буре хлопков (а хлопал в ту пору народ грубовато), Тут-то и подал своим царь условленный знак. Тотчас ринулись, криком выдав свое нетерпенье, И в сладострастном пылу девушек стали ловить. Словно голубки летят от орлов, всех птиц боязливей, Словно бегут сосунки ягнята от злобных волков, Так устрашились они мужской необузданной страсти, Каждую страх обуял, бледного стали бледней. Ибо, хоть ужас един, приметы его различны: Эти волосы рвут, те обезумев сидят, Та в смятенье молчит, эта мать призывает, Воет одна, другая застыла, а третья бежит. Вот их, плененных, ведут, добычу брачному ложу, Многим испытанный страх прелести лишь придает. Если какая из них чересчур противится мужу, Он, ее на руки взяв, нежно прижавши к груди, Молвит «зачем слезами глаза прекрасные портишь? Как отец твоей матери, так тебе буду и я». Ромул, ты лишь умел войскам воздать по заслугам, Дал бы такую награду и мне – я бы воином стал. Вот с той самой поры у нас и сложился обычай, Что и поныне театр женской опасен красе.
Не обходи стороной и коней благородных ристанья Там в этой плотной толпе шансов любви без числа. Незачем там прибегать к неверной азбуке пальцев И дожидаться в ответ в робкой надежде кивка. Рядом с избранницей взора садись, ничуть не смущаясь, Ближе как можно садись, не обинуясь тесни. То и приятно, что здесь ряды поневоле сближают, Раз уж битком, то сидеть можно к деве впритык. Тут потрудись сперва подобрать поласковей слово, Лучше с такого начни, чтоб можно на публике вслух. Поторопись спросить, что за лошади нынче в забеге, И за какую она – вмиг принимайся болеть. А из шеренги статуй богов из кости слоновой Тотчас Венеру приметь, ей аплодируй сильней. Если заметишь пылинку у девы своей на подоле – Сразу смети ее вон, пальцем изящно смахни. Если не будет пылинки, смахни и ту, что не будет: Всякий используй предлог выказать ей интерес. Если пола одежды в пыли случайно влачится, Сразу полу подбери, чтобы не пачкался плащ. Быстрой будет награда, если дева не против, Щиколотки ее сможешь легко разглядеть. Также в оба смотри, чтобы сидящие сзади Не упирали колен в нежную спину ее. Легкому нраву легко угодить, временами полезно Точным движеньем руки поправить подушку под ней. Тоже недурно развеять воздух веером быстрым Или скамейку подать ножкам изящным ее.
Вот какие дебюты случаются на ипподроме Или на форуме людном, скучным покрытом песком. Часто Венерин малыш на этой арене сражался, Тот, кто пришел поглазеть, сам попадал под удар. Так, болтая, касаясь руки или клянча книжонку Делая ставку свою с вопросом кто победит, Вдруг ощущаешь со стоном стрелу поразившую сердце, Зрелища зритель еще но и участник уже. Помнишь, как Цезарь недавно персидских нам и афинских Множество свез кораблей в цирк для потехи морской? Девушек с каждого моря и юношей с каждого тоже Прибыло в город с лихвой, в гости явился весь мир. Кто только в этой толпе не обрел для страсти предмета? Стольких простерла в пыли сила заморской любви!
Вот, собирается Цезарь добавить к имперским пределам Недостающее – наш будет и дальний восток. Парфянам мщенье, а вам – триумф, погребенные Крассы, Чьи боевые значки варвары ввергли в позор. Мститель грядет и вождь, хоть и недолог годами, Пусть он дитя, но вполне готов к недетской войне. Полно, трусливые, вам богов пересчитывать возраст – Мужества жребий готов цезарям с юной поры. Вышняя сила скорее, чем вялые годы земные, Крепнет, и не для нее медленной зрелости рост. Змей руками душил в колыбели тиринфский младенец, И с колыбели уже достоин Юпитера был. Ты, что и ныне так молод, Вакх, в какие же годы Тирсом, увитым плющом, Индию ты покорил? Опыт отца и совет с тобой, о юноша, в битве И в победе с тобой и совет, и опыт отца. Первый подвиг тебе обеспечит великое имя, Нынче ты юным вожак – взрослым станешь вождем, Братьев имеешь своих – отомсти за чужих униженье, Есть у тебя и отец – за отчее право вступись. Твой и отчизны отец тебя снарядил на битву – Враг у отца своего отнял законный престол. Меч у тебя справедлив, коварны недруга стрелы, Вместе с тобой на врага выйдут право и долг. Право уже против парфян, мечи поразят их тоже, И да умножит мой вождь востоком богатство страны. Марс-отец и Цезарь-отец, сопутствуйте сыну – Первый – бог, а второй богом готовится стать. Вот, предрекаю победу, и я хвалебную песню Голосом звонким тебе вознесу и почесть воздам.
Я опишу, как к войскам ты моими словами взываешь, И да будут слова вровень отваге твоей! Я расскажу о спинах парфян и лицах римлян, И о стрелах с седла, мести бегущих врагов. Бегство ради победы – так чем же крыть побежденным? Парфянин, сразу в бою выбор твой невелик. Значит, близится день, когда, избранник триумфа, В золоте явишься ты на белоснежных конях. Вот вожди пред тобой, цепями увешаны шеи, Больше их не спасет бегство, как прежде порой. Радостно юноши будут смотреть и девушки с ними, Счастье наполнит сердца всех, кто сойдется встречать. Если имя царя какая из дев переспросит, Или названия гор, или рек, что там пролегли, Дай ей ответы на все, и не только о чем спросила – Если не знаешь и сам, то все равно отвечай. Вот он Евфрат, чье чело тростник увенчал заплетенный; Тот, чьи синие кудри висят – разумеется Тигр. Вот, скажи, армяне, вот персы – потомки Данаи. Этот город стоял, где власть распростер Ахемен. Тот и этот – вожди, и каждому дай его имя, Правильно, если сумеешь, а если нет – сочини.
Также недурно вокруг банкетных столов накрытых, Там ты можешь найти кое-что получше вина. Часто розовощекий Эрот, возлежа на ложе, В нежной возносит руке Вакха искрящийся рог. Если спрыснуть вином его пересохшие крылья, Он отныне пленен, с места уже никуда. Он-то вмиг отряхнет оперенье от влаги тяжелой – Горе, однако, тому, кто хоть каплей будет задет. Тешит отвагу вино и страсть возбуждает в мужчинах – Прочь заботы летят, тонут в обильном вине. Смех нисходит затем, даже нищий глядит богатеем, Сразу минует печаль и морщины сходят со лба. Следом идет простота, редчайшее качество в наше Время, и хитрости бог лишает нас без следа. Часто в такие часы чаруют женщины разум, И Венера в вине – в пламени пламя вдвойне. В эти минуты чрезмерно не верь предательской лампе: Все пригожи тому, кто выпил вина, и впотьмах. В явленном свете небес Парису явились богини, В день, когда провозгласил Венеру лучшей из трех. Ночью изъяны укрыты и все прощены недостатки, Каждой из женщин красы эти часы придают. Днем проверяй самоцветы и шерсть пурпурной окраски, Днем же всегда проверяй фигуру и прелесть лица.
Да и к чему я тебе места охоты на женщин Перечисляю? Песок вряд ли трудней перечесть. Разве нужен рассказ о Байях, о лодках прибрежных Там, где вода выдыхает горячий сернистый пар? Некто явился оттуда раненый в сердце и молвил: «Вовсе эта вода не полезна, как все говорят». Или за городом храм Дианы в роще укромной - Там, где добыча меча и обагренной руки: Коли уж дева богиня и стрел Купидона страшится, Много наносит сама ран, и впредь нанесет.
Муза моя до сих пор на неровных колесах размера Ловле дичи учила и расстановке сетей. Ныне же я попытаюсь предмет преподать поважнее: Речь об искусстве, каким то, что поймал, удержать. Вы же, мужи, кто и где бы ни были, кротко внемлите - Слушай прилежно, народ, эти уроки мои. Прежде всего надлежит веру иметь, что любую Можно поймать: растяни сети, и будет твоя. Легче птицам весну промолчать, а кузнечикам лето, Или от зайца стремглав псу Менала бежать, Чем противиться деве видавшему виды умельцу: С виду жестока она, но на поверку добра. Лакома тайная страсть мужу, но также и деве: Мужу притворство едва по силам, но деве вполне. Если бы мы сговорились не слишком упрашивать женщин, Сами бы скоро они упали к нашим ногам. Так на лугу быка подзывает мычанием телка Или кобыла всегда быстрому ржет жеребцу. В нас же слабее желанье, не столь мы нетерпеливы - Пламя страсти мужей имеет законный предел. Упомяну ли Библиду, пылавшую страстью преступной К брату, чтоб после в петле храбро вину искупить? Мирра любила отца, но никак не дочерней любовью, Нынче же в тесной коре за это заключена. Слезы ее, что теперь источают душистые ветви, Нас умащают - они имя хозяйки хранят. Некогда бык в тенистых долинах Иды скитался, Белый в дубравах, собой все стадо он отличал. Только лишь черным пятном отмечен был между рогами - Еле приметный изъян, в остальном был белей молока. Этого критские все и кидонийские телки Тщетно манили к себе, ни одну из них он не покрыл. Страсть влекла Пасифаю взаимности бычьей отведать, Возненавидела всех телок прелестных она. Истинно все говорю, и Крит, с городов его сотней, Мне прекословить не смей, хоть критяне точно лжецы. Там она, говорят, листву и траву собирала Для угощенья быку своей непривычной рукой. Так и ходила она со стадом, и вовсе забыла Ложе супруга, и бык над Миносом верх одержал.
Что тебе, Пасифая, твои дорогие одежды? Мало пользы от них предмету страсти твоей. Что ты с зеркалом бродишь, стада ища на вершинах? Волосы в косах зачем, бестолковая, ты убрала? Полно, зеркалу верь, убедись, что ты не телица. Или по вкусу тебе щеголять рогами на лбу? Если Минос по нраву, любовника поиск напрасен, Хочешь ему изменить – с мужчиной же и измени. Ложе покинув, царица бежит в леса и долины, Словно вакханка, когда аонийский преследует бог. Как, бывало, взглянув на корову, завистливо спросит: «Что в ней такого нашел мой несравненный кумир? Только взгляни как она в траве перед ним выступает - Думает, дура, поди, что чудо как хороша». Молвит, и тотчас велит увести беднягу из стада И под кривое ярмо взять ни за что ни про что, Либо ножом поразит соперницу в жертве притворной И, ликуя, в руке вознесет ее потроха. Часто, под видом жертвы, богов ублажая кроваво, «Вот», восклицала, «ступай снискать господина любовь». То Европой, то Ио она норовит обернуться - Та коровой, а та всадницей стала быка. Все ж обрюхатил ее, обманут подделкой из клена, Стада вожак, и увы, отпрыск предал отца. Если бы критянка Сцилла страсть подавила к Фиесту (Трудно ли без одного мужчины деве прожить?), Феб тормозить колесницу не стал бы на полдороге, Не развернул бы тогда коней к рассветным лучам.
Нисова дочь у отца похитила локон пурпурный, В лоне ее с той поры неистовы вечные псы. Тот, кто ушел на земле от Марса, в воде от Нептуна, Все же, Атрид, не ушел от жены и пал от ножа. Кто не слыхал об огненной смерти Креусы, о платье, Что принесла ей в дар обагренная кровью детей? Феникс, сын Аминтора плакал пустыми глазами: В страхе упряжка коней Ипполита в куски разнесла. Ты ли своих сыновей ослепил, Финей, невиновных? Так на тебя же тогда и наказанье падет. Вот он, похоти женской печальный перечень бедствий Яростней любят они и нас намного острей. Так не питай же сомнений, доступны все до единой, Разве из многих одна найдется, где встретишь отказ. Даст она или не даст – все равно ей просьба по сердцу, Если ответит, что нет, опасности в том никакой. Шанс ошибиться ничтожен, утехи запретные слаще - То что не наше, всегда нас соблазняет сильней, Нива соседа всегда собственной нашей обильней, И у коровы чужой вымя полней молоком. Прежде однако войди к служанке желанной добычи В расположенье: она доступ тебе упростит. Только такую ищи, что ближе к тайнам хозяйке, И чтобы тайны свои ей ты доверить посмел. Тут не скупись в обещаньях, смягчи ей сердце мольбами - Если сумеешь склонить, цели достигнешь легко. Выберет время она (так и врачи поступают), Легкой охоты, когда легче тебе победить. Время, когда хозяйка в радости, полной волненья, Словно волнами поля ходят на тучной земле.
Если рады сердца и горькой не скованы скорбью, Настежь открыты они для доводов ловкой любви. В скорби Троя была, когда ее защищали, Возликовав, приняла кишащего войском коня. Уязвлена ли она соперником неосторожно, Тем она легче твоя, если облегчишь ей месть. Пусть служанка ее, поутру убирая ей кудри, Воспламенит, оказав парусу помощь веслом. Пусть она молвит, вздохнув: «Но ведь ты не станешь, конечно, Мужу измену его оплачивать тем же сполна». Пусть расскажет затем о тебе, и пусть поклянется, Что лихорадка любви заживо губит тебя. Но торопись – опадут паруса, и ветер утихнет: Хрупкий недолог лед, недолговечен и гнев. Спросишь: имеет ли смысл тебе соблазнить и служанку? Риском немалым всегда чреват подобный подход. То, что одну подстегнет, другую, напротив, остудит - Эта хозяйке тебя подарит, другая себе. Всякое может случиться: удача сопутствует дерзким. Мой же, однако, совет: воздержаться лучше всего. Я не из тех, кто штурмует пики и горные тропы, И под командой моей юноше плен не грозит. Если, покуда она берет и приносит записки, Прелести сердце твое, а не только услуги пленят, Сосредоточься сперва на хозяйке, прислуга потерпит, Не со служанки тебе надлежит охоту начать. Вот что скажу, коль скоро моим ты веришь советам, И не уносит их прочь за море ветер шальной: Либо не пробуй совсем, либо добейся успеха. Вестница пользы не даст, если пользы ищет себе.
"продолжение, возможно, следует" – так заканчиваются все фрагменты перевода, кроме вот этого, последнего. Под ним написано «Продолжение следует» - но я не могу найти больше никакого Овидия.
а мама не просто купила АПЦ, но купила всего АПЦ, котрый был на Озоне - т.е. три штуки. Один подарила тетеньке. Один пообещала другой тетеньке. А третий она читает. И пребывает в состоянии некоторого помрачения, т.е. говорит сбивчиво, с большими паузами и глядя куда-то незнамо куда. Такую маму я уже не помню. Такая мама была, когда мне было лет 8. Говорит примерно только "какой же он... какой же он...". Я похвалила ее, что книжка непопсовая (я про этот харьковский сборник до ее покупки вообще не знала, а как нашла в кабинете в файлике - подумала: вот купила и положила, вот зачем ей?!). Она обрадовалась как маленькая, грит, я тогда тетеньке не отдам, тебе подарю.