умираю я как прочие умру
в разноцветную душистую дыру

дотянись и удержи не отпускай
за колючий осыпающийся край

через сито переходит решето
засыпающий в грядущее ничто

остается в утешенье от него
ничего дружочек милый ничего

я давно поняла, а теперь запишу. Разность эстетических критериев перестала быть для меня непреодолимым препятствием к общению. И даже, видимо, к любви.
Была сегодня на кафедре. Выслушала столько всего о Кузьмине, ДВ, АПЦ, Гандлевском, "Московском времени", Ходасевиче, Рыжем, Лосеве, Бродском - и хоть бы что. Пару лет назад я была бы уже вся в нейродермите, уже все ребра бы чесались. А сегодня неожиданно прекрасно провела время, смеялась, шутила, перекладывала ногу на ногу и обратно, болтала что-то, отказалась пить чай.

АПЦ лепит котиков, хомяков, шекспиров и скульптурные группы "Смерть поэта". У меня с утра приступ нежности и умиления.
aptsvet.livejournal.com/tag/%D1%81%D0%B8%D0%BB%...

Нина комментирует какую-то из записей (их всего 4) так: "С.М.Гандлевский как-то рассказал, что Пригов читал своему сыну Онегина и другую классику, используя любовь мальчика к динозаврам:
"Мой динозавр, самых честных правил,
когда не в шутку занемог..."
или
"Динозавр, добрый мой приятоель,
родился на брегах Невы..."

(в записи смешно отдельно, что СМ с инициалами, а Дмитрий Александрович - без)
доброе утро!

ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ



Когда у Пидио удрал из клетки дрозд,
то мы обшарили весь двор,
и, чуть скользнет над нами тень, казалось,
что это дрозд. Но это был не он.
Однажды вечером на камыше забора
вдруг что-то темное легонько закачалось,
сверля нас глазом - острием ножа.
Мы тихо отступили от окошка
и притворились, что переставляем стулья.

чудесное ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ



Раз поутру стою на летнем солнце
и вижу -
улицы наполнились народом,
как прежде, в бытность шелкового рынка.
От коконов топорщатся мешки,
горой раздулись фартуки торговок...
Но тут же все исчезло без следа;
гляжу: а я торчу, как гвоздь, на пьяцце,
наедине с моей горячей тенью.



ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ



От крупных капель прянули кусты,
и мы глядели, прислонясь к стеклу,
как дождь промоет сжухшиеся листья.
И полило, да так, что дай-то боже!
Мы поскорей стакан на подоконник,
чтоб сантиметрами воды измерить дождик.

В четыре снова заблестело солнце,
и наш стакан искрился мокрой дрожью,
наполнясь до краев.

Мы разделили воду пополам
и после сравнивали их на вкус:
колодезную с этою, с летучей,
в которой сохранялся запах молний.



ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ



Лист с абрикосов начал опадать
в июле, и потом до сентября.
Мы с братом эти листья собирали
и, ради развлечения, считали:
тыща один... и тыща два... и тыща три...
Другой подхватывал: тыща четыре... тыща пять...
Напев, который длился до заката.
Так мы насобирали три мешка.

Наутро брат не вышел собирать.
А почему - не хочет отвечать,
я лишь потом дознался - от обиды:
я в шутку обозвал его болваном
за незасчитанный случайно лист.
Я, помнится, сказал: две тыщи два. Он: две четыре.
Ну а две тыщи три куда же подевал?..
И десять дней играли мы в молчанку. Встанем -
и друг на друга не глядим; едим потупясь.
А между тем туман и изморось все чаще
нам сзади оседали на пальто.
По вечерам мы пригоршней в огонь
кидали листья и глядели в пламя.



ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ



Осеннею порой, когда
деревья были голы,
в сумерках сошла
к ним туча птиц,
уже почти без сил,
и густо унизала ветки.
Казалось, это возвратились листья,
и ветер их рябил.



ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ



Сегодняшнее утро брат был занят
копаньем в ящиках - все что-то там искал:
обшарил шкаф, пиджачные карманы,
пальто и, с головой уйдя в комод,
вываливал оттуда барахло.
Перевернул вверх дном всю кухню,
сновал по комнатам,
не глядя на меня.
Когда ж он перерыл мою постель,
я не стерпел: что ищешь? - говорю.
- Не знаю. Поначалу вроде б гвоздь,
нет - пуговицу, после мне хотелось кофе,
ну, а сейчас хочу, чтоб ты сказал
хоть что-нибудь, хотя бы даже глупость.



Тонино Гуэрра. "Мед". Фрагменты, пер. Геннадий Русаков
lib.ru/INPROZ/GUERRA/honey.txt

так жалко, девочки: Алпатова больше не работает в ММГ...

идешь сказать, собственно, что хочешь зеленое платье, розовые тапки, покраситься в рыжий, сделать химию в простой советской парикмахерской, а не эту щадящую херню, и уехать в тамбов. Но потом понимаешь, что просто хочешь, чтобы было 20. Не долго. Не дольше месяца. И ничего не пишешь, конечно.
а потом - я уже однажды не стала этого писать, чтобы никого не обижать, потому что я всех вас очень люблю. Т.е. правда люблю, хоть мало знакома и редко вижу и т.п. (ну и что, я же люблю людей, которые умерли сотни лет назад). Ладно, надо сказать все же. Иногда мне попадаются Юлины фото или видео. Блин... Дисклеймер: ровно никаких претензий ни к людям, ни к самим художетвенным объектам типа фото и видео - у меня нет. Но понимаете, там моя квартирка. Моя дверь, мой коридор, всякие обгрызанные косяки (они уже не обгрызанные) - это еще ничего, это терпимо. Но когда доходит до вида из окна на детский сад - даже не важно, что я в него ходила, это я не очень помню, но в окно-то я смотрела 22 года подряд! - дальше фото и видео я смотреть не могу. Потому что я понимаю, что в окно смотрю уже не я. И со мной делается припадок ревности - даже не окно ревную, а жизнь, что ли. Я не хочу стареть, умирать, переставать быть. Человек появляется, бывает на свете и проходит. Я не хочу проходить. Я не хочу пройти.
Я помню, в мск был ураган в 1997 году, и береза эта лупила в окно, пока не обломилась. И мама потом сказала, мол, жалко, когда еще такая высокая, выше 7-го этажа, вырастет. Она - выросла уже давно, и этого места обломанного не видно, даже если из окна высунуться и на восьмой этаж смотреть. А когда был ураган, я вылезла на балкон и ловила ее руками. Были такие капли, такие - грамм по 10 каждая. Кажется, я уже раз двадцать это рассказывала...
А на кухню прилетала ворона. Я открывала окошко и кормила ее на подоконнике. Прилетала, садилась на березу и даже явно задумывала свить на ней гнездо, но береза тогда до нас доходила только тонкими ветками, ворона не осталась.
В комнате до синих обоев были такие... с рябиновыми листочками, тоненькими, кривыми и бледными, чуть кирпичного и светло-коричневого цвета. А синие обои были 15 лет. Когда Настюша сделала ремонт, я рыдала несколько дней. Потому что какая-то жизнь - кончилась, и вот есть формальное подтверждение этому. Так на похоронах все ведут себя прилично, а как гроб опускать - так все, пипец, истерика.
Только не пишите, что, как приличный человек, я должна бы порадоваться, что дорогие мне штуки переходят к дорогим мне людям, что надо позитивно смотреть на мир и чаще заходить в гости.
Нет, про гости, пожалуй, можно) просто так живешь-живешь и как-то не замечаешь, что в магазине покупаешь только черное и серое. А потом альбомы перевозишь из усова в реутов, откроешь, а там на тебе кислотно-оранжевые резиновые штаны в клеточку - и таких фотографий множество. Т.е. ты носила их часто.

для Инны


читать дальше какой-то парень из сафари-парка их усыновил

смешно, но в Праге АПЦ жил на улице Виноградская

happy thanksgiving - день благодарения, правда же? гуся едят? или кого там?
по делу вопрос

проснулись утром оба до будильника. Позвала малыша, малыш пришел. Говорю, доброе утро, котик, иди обними меня и иди одевайся.
- зачем?
- в сад пойдем, зачем.
- нееет! нет, ну кот, я не хочу!
- почему?
- я болею, я там всех заражу!!!
Он не болеет. Ничем. И это первый раз в жизни, когда он вдруг отказался идти в сад. Я так удивилась что-то, что мы лдаже не пошли. Туда и ходить-то осталось месяца полтора, в мае выпускной.
В результате я, видимо, не иду на английский сегодня, и на Хуун-Хуур-Ту - как же я пойду.
Малыш научился читать и примерно неделю читает по утрам. Просыпается и читает знакомые книжки - удобнее знакомые.
Когда я читаю, он прибегает с кухни пожелать мне доброго здоровья. Я выселила малыша на кухню, потому что там пока что светает именно в 8, и солнце не будит его в 6 утра, и уже не холодно, и пока еще не жарко, а мне очень хочется иметь свою комнату. Ну хотя бы месяц.
Надо срочно все дописать, все перевести и написать про Чаадаева. А я сижу читаю собственный дневник и хочу написать еще что-нибудь о нашей жизни. И куда-нибудь уехать. А писать ничего не хочу.