Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

я доползла до сети. Я поздравляю вас с новым годом! Я прочитала ленту и выяснила, что в 2010 всем было тяжело, но все выжили и рады уже и этому. Присоединяюсь
С новым годом! Очень люблю вас всех, очень рада, что вы есть у меня!

Кот. Новый.


а эти коты не помню откуда. ЛК из Флоренции привезла, что ли)

сегодня снилась ужасная столовая, ужасная, которая при этом обязана меня кормить. И будто я ем суп и вдруг вылавливаю из него вязаный манжет, и думаю, верно, он отвязался от свитера поварихи, и начинаю ругаться. Хотя, конечно, понимаю, что кроме скандала и открепления меня от столовой больше ничего не будет. А на второе были котлеты и я собиралась забрать их домой. А мне их что-то не дали, сказали, мол, вы же отказались у нас питаться, на что вам котлеты - и не дали, а я их случайно нашла на кухне, узнала и ела во сне. А за ночь до этого снилось, что я стою в очереди в совсем другой столовой, типа пансионатной, с такой железной стойкой и подносами, еды совсем мало, они уже закрываются и не хотят мне ничего пробивать, а я собираюсь купить две порции вареной тертой свеклы и волнуюсь, что не дадут.
Днем практически любая еда кажется невкусной, ничего не хочется, готовить лень, все гадкое. Постараться успеть до 12 в шоколадницу и наесться молочной рисовой каши две порции за 139р. Беда какая-то... когда любишь только простую, одновкусную, но очень долгую в приготовлении еду: вареную свеклу, пюре, рисовую кашу, пшенную кашу, холодец, борщ, тущеную капусту с грибами. А блюда быстрого приготовления: манная каша, жареное мясо, куриная лапша, бутерброд - не любишь. Хотела целый месяц нормальной рыбы (не мороденой. не семги, не трески, не сухого несъедобного судака и не щуки). Купила, наконец, свежей дорады по случаю, потрошила, чистила, валяла в муке, жарила, жрала страстно. А эта мука с солью вобрали в себя масло и дали такую золотуюхрусткую корочку, и я уж ела-ела... двое суток прошло, до сих пор тошнит, желчи может выпить какой...

Мы разрисовали окно на кухне всякими снеговиками и елками, но лучше всего - горы морковок с зелеными хвостиками, занимающие все стелко почти. И заклеили его бумажными снежинками. Снежинки вырезаны из бывших картин с грузовиками. Вась рисует почти исключительно шариковой ручкой, поэтому снежинки полусиние. На стекле два кроличка - мой и Васин. И мы пишем открытки. Садится прям и пишет. Говорю, Вась, что ты там пишешь (потому что он не умеет. Я же помню, что не умеет), а он смеется, говорит, "ну как, кот, дорогая-людочка-поздравляю-с-новым-годом и все такое!". А мне в детстве мама диктовала тексты. Потому что я понятия не имела, что я должна написать бабушке с дедушкой. Вась пишет и потом перечитывает. И опять. И еще раз. И снова. И по тому, как его каждый раз поражает читаемое, он, видимо, не повторяет наизусть сочиненный текст, а правда читает. Одну открытку выпросил себе, увидел, зверещал, потом увидел вторую, потом третью, потом глаза разбежались, наконец, увидел с зайцем- и предпочел ее всем другим. Надо купить и надписать ему открытку и заставить прочитать.
На новый год обещал быть в костюме зайца (он вполне чувствует тут шутку и так и говорит "костюмзайца!"), даром что костюм прошлогодний. Я очень хочу быть в халате, пить асти (можно из бутылки сразу) и есть простой нормальный жирный (не сладкий, без грибов и без всего вообще) камамбер руками (а как еще?) и чтобы никто не болел, не ругался, не обижался, не обижал. А так же "котят, пирог с капустой и имя Ролан".

забыла сказать. В субботу сама, своими руками, засунув их младенцу в рот, научила его произносить "ЛЬ".
По-моему, я герой.
Пытаюсь придумать, как повторить тот же фокус с "ЛЪ". С "Р" и "РЬ" не справлюсь, потому что произношу чисто, но технически неверно.

а нам "Детское радио" рассказало, что Погорельский, "седого графа сын побочный", был совсем не Погорельский, а Перовский, это раз, и совсем не Антоний, а Алексей Алексеевич, это два, и дядя А.К.Толстого, это три, в целях воспитания которого он и сочинил "Черную курицу", это четыре, которая стала первой русской прозой для детей, это пять.
а я жила и ничего этого не знала.

написала бумажку к зачету, т.ч. если стиль ужасен - то да, он ужасен. Сорри.

Георгий Иванов. «Синеватое облако…»
читать дальше
Синеватое облако
(Холодок у виска).
Синеватое облако
И еще облака...

И старинная яблоня
(Может быть, подождать?),
Простодушная яблоня
Зацветает опять.

Все какое-то русское –
(Улыбнись и нажми!).
Это облако узкое,
Словно лодка с детьми.

И особенно синяя
(С первым боем часов...)
Безнадежная линия
Бесконечных лесов.

В 1931 году это стихотворение Георгия Иванова включено автором в сборник «Розы», по общему мнению, один из лучших эмигрантских сборников, и является одним из лучших стихов в нем. «Розы» объединены общим чувством, общим настроением – это лирическое мироощущение изгнанника, ностальгия и трагедия неизбежной смерти. Смерть в сборнике всегда частная, личная, авторская, часто осознаваемая автором как горькая радость, как некая надежда на иное, посмертное счастье. При этом весь сборник пронизывает тема прощания поэта с тем, что он так любит на земле: с шумом моря, шумом сада, деревьями, запахом роз, небом, облаками, Луной, звездным светом. Каждое стихотворение вновь и вновь повторяет читателю: смерть ожидаема, смерть будет, человек смертен, момент прощания не наступает когда-то, нет: прощанием с тем, что дорого сердцу, наполнено каждое мгновение жизни. Всего одно стихотворение «Синеватое облако…» посвящено теме суицида, и это не удивительно: при таком мироощущении, когда вся жизнь суть осознаваемый процесс умирания, суицид лишен смысла. Но и в этом стихотворении Георгий Иванов пользуется уже привычной, наработанной образно-символьной системой.
В стихе в первую очередь бросается в глаза пунктуация, столь не характерная для поэзии в целом, и столь же частоупотребимая в творчестве Георгия Иванова: поэт использует скобки и этим добивается эффекта ремарки. Есть слова, которые говорятся для всех, а есть слова, которые говорятся шепотом, самому себе, или очень узкому кругу лиц, или, напротив, не говорятся, а слышатся поэтом, и тогда остается открытым вопрос, кто же их произносит, внутренний ли голос, змей ли искуситель. Прием повторяется от строфы к строфе и именно из текста в скобках (всего четыре строчки) следует сюжетная составляющая – приготовление к самоубийству. «Холодок у виска – Может быть, подождать? – Улыбнись и нажми! – С первым боем часов…» - вот так, полунамеком, разворачиваются события, так в душе, в сознании самоубийцы ведется диалог, решающий сомнения. Это тема того, что происходит как бы внутри лирического героя.
Остальной же текст – происходящее снаружи, пейзаж вокруг, но пейзаж символический.
Прежде чем перейти к нему, необходимо сказать еще об одном приеме, использованном Ивановым, чтобы показать внутренний мир персонажа. Это рефрены двух первых строф: «синеватое облако» и «яблоня». Они заменяют рифму, но в третьей и четвертой строфе рифма появится. Если в первой строфе первая и третья строчка совпадают полностью, то во второй они уже отличаются, и совпадает только заменяющий рифму рефрен. Так стихотворение как будто раскачивается из совершенной статики, когда в нем не происходит ничего, в динамику. Это дает ощущение, что лирический герой замирает в первой секунде принятого им решения и ничего не видит толком, кроме облака, но постепенно овладевает своими чувствами и оживает, чтобы умереть. Смерть и жизнь (вероятно, для «Роз» был бы правилен именно такой порядок) в стихотворении неразрывны и до странного перетекают одно в другое. Собственно, вся смерть – внутри человека, а жизнь – снаружи. Что же пейзаж? «Простодушная яблоня зацветает опять» - это весна, это символ оживающей природы, и хоть яблоня «старинная», она все же не умирает, живет. «Розы» очень богаты на стихотворения этого контраста, когда именно среди весны лирический герой особенно остро, пронзительно чувствует неотступность смерти. Третья строфа строчкой «все какое-то русское», на самом деле, возвращает читателя ко второй, к старинной зацветающей яблоне, становящейся одновременно и символом далекой родины. Только в эмиграции, находясь далеко от своей страны, можно использовать эпитеты «какое-то русское», внутри страны такого не напишешь. Тема юности, расцвета, весны, начала подхватывается так же «первым боем часов» (который одновременно станет и последним для героя) и образом «лодки с детьми». Поскольку строчки «все какое-то русское» и «словно лодка с детьми» все же внутри одной третьей строфы, они создают в сознании читателя образ не только абстрактного детства (в поэтике Иванова не так много абстрактного), но и личного детства, прошедшего на недосягаемой теперь родине и вспомнившегося перед смертью.
Теперь любопытно посмотреть на два самых насыщенных, самых плотных образа-символа и проследить, как они создают в стихотворении систему смысловых колец, по которым движется взгляд, и соответственно, мысль персонажа – и читателя. Речь идет о символе «облако» и о символике цвета «синий».
«Облако», наверное, самый частый символ в поэзии Георгия Иванова. «Облако» раз за разом выполняет функции шторы или двери из одного мира в другой, из мира жизни в рай. Поэтому эмоционально упоминание облака чаще всего сопряжено с тихой печалью, с нежной лирической грустью и горькой надеждой: глядя на облако, невольно думаешь о том, как не вечен ты и как непостоянная радость видеть жизнь, и прощаешься с нею, и надеешься на райский сад, который пусть и утешителен, но все же не отменяет прощанья. В подтверждение достаточно привести несколько примеров из стихотворений, вошедших в «Розы» и ранние «Сады», где эти функции облака-двери названы впрямую:

Из облака, из пены розоватой,
Зеленой кровью чуть оживлены,
Сады неведомого халифата
Виднеются в сиянии луны.
(«Из облака, из пены розоватой…»)

А также в другом стихотворении («Погляди, бледно-синее небо покрыто звездами…»):

И большая дорога на запад ведет облаками
В золотые, как поздняя осень, Сады Гесперид.

Георгий Иванов каждый раз точно знает, где искать потусторонний мир – он всегда для него на небе, за небом, за облаком, где луна, где вовсе нет солнца, где «горит между черных лип звезда большая и о смерти говорит» («Грустно, друг. Все слаще, все нежнее…»).

Облако свернулось клубком,
Катится блаженный клубок,
И за голубым голубком
Розовый летит голубок.

Это угасает эфир...
Ты не позабудешь, дитя,
В солнечный, сияющий мир
Крылья, что простерты, летя.

Угасание эфира, голубки и эпитет «блаженный» подтверждают это значение символа - переход из жизни в смерть. Но остается память о «солнечном, сияющем мире». Облака, небеса, посмертный рай обещают человеку радость:

Я буду так стоять, и ты сойдешь ко мне,
С лиловых облаков, надежда и услада!
(«Мне все мерещится тревога и закат»)

Но они не отменяют и грусти прощания. Потому что там, за небом, в «садах неведомого халифата» - уж не будет этих простых облаков, этих, на которые можно просто смотреть:

Деревья, паруса и облака,
Цветы и радуги, моря и птицы,
Все это веселит твой взор, пока
Устало не опустятся ресницы.

Но пестрая завеса упадет,
И, только петь и вспоминать умея,
Душа опустошенная пойдет
По следу безутешного Орфея.

Интересно, что в стихотворении «Синеватое облако…» внезапно пропадает пусть горькая, но все же надежда на утешение райского сада, а остается только «безнадежная линия бесконечных лесов». Это финальные строки, и они особенно утверждают и безнадежность, и бесконечность. Схема последних двух строчек одинаковая – первое слово на два слога длиннее второго – создает ощущение эмоционального широкого замаха и резкого сильного удара. Кроме того, добавляется «скрежещущий» звук слов «безнадежный» и «бесконечный» - свистящие и шипящие встречаются во всем тексте, но ранее их звучание компенсировалось мягким, плавным чередованием согласных и гласных звуков. В отказе в утешении можно предположить проявление религиозного начала в конкретно этом стихотворении: самоубийце не обещано небесных садов, а только синяя линия, уходящая в бесконечность.
Теперь посмотрим, почему использован эпитет «синеватое». Облака, небеса, небо, звездный свет в поэзии Георгий Иванова, как правило, цветные. И цвета эти, по законам акмеистической традиции, естественные: голубой, синий, лиловый, розовый, светло-зеленый. Чаще же всего поэт использует именно синюю гамму, особенно в поздней лирике, в частности, в «Розах». Эти прилагательные так плотно срастаются с определяемыми существительными, что на них распространяется семантика символа. Можно привести примеры:

По синему царству эфира
Свободное сердце летит.
(«Закроешь глаза на мгновенье…»)

и

От синих звезд, которым дела нет
До глаз, на них глядящих с упованьем,
От вечных звезд -- ложится синий свет
Над сумрачным земным существованьем.
(«От синих звезд, которым дела нет…»)

«Синий» для Иванова начинает означать уже не только «потусторонний», «посмертный», из другого (может быть, лучшего) мира. Нет, синий цвет – цвет безразличного, холодного космоса, ледяного синего хаоса, цвет небытия.

<…> синее, холодное
Бесконечное, бесплодное,
Мировое торжество.
(«Над закатами и розами…»)

Именно туда Георгий Иванов отправляет своего героя.

В последние минуты жизни самоубийца Георгия Иванова почти ничего не видит, кроме облака. Облако видно ему в первой строчке и в повторяющей ее третьей, и тут же – в четвертой. Он видит свое, личное синеватое облако – как персональную дверь из одного мира в другой, – «и еще облака» (другие двери). Он может отвести от облака глаза, только если передумывает («может быть, подождать?»), и тогда-то он и замечает зацветающую яблоню. Как только мысль его возвращается к выстрелу («улыбнись и нажми!») - облако снова у него перед глазами, оно узкое, как лодка, и в первую секунду (прежде, чем дочитываешь «…с детьми») оно откликается в воображении читателя Хароновой лодкой. В финале от синеватого облака остается только цвет смерти – синий, зато уже не «синеватый», а глубокий и густой. Потому что решение уже принято и даже назначена точная секунда для конца жизни, для открывания небесной двери. За четыре строфы мысль лирического героя, а вслед за ней, и читателя, совершает шесть полных кругов от жизни к смерти.
По сути, к 30-м годам в поэзии Георгия Иванова любой взгляд на небо равен мысли о смерти:

Для чего, как на двери небесного рая,
Нам на это прекрасное небо смотреть,
Каждый миг умирая и вновь воскресая
Для того, чтобы вновь умереть.

текст восходит к последней трети третьего тысячелетия до н.э.
я пытаюсь представить себе это и не могу. Я даже цифры собрать не могу, чтобы цифру к веку подставить.
малыш проснулся в каком-то странном духе. Спрашивает, действительно ли все такое, каким мы его видим, или это только мы его видим таким. И желает нарисовать картину "Подсолнухи". И задает ужасный вопрос: "Котик, а ты пауза кому пауза это пишешь?" и просит записать "Сейчас Вася кушает блины". Я так не люблю слова "кушает". Спрашивает, как называется эта ямочка в середине верхней губы. А я не помню.
я учусь. Учиться лень. Никуда ходить не хочется, из дому выходить не хочется. Почему-то совсем нет никакого новогоднего настроения а это мне теперь обидно: в прошлом году было. Вчера покупала новогодние подарки - так хорошо было. И вообще вернулась радость тратить деньги в магазине, и если не тратить, то смотреть, выбирать, рыться во всякой мелочи, и временами чего-нибудь хочется - так асбтрактно, посмотришь - оно есть, и даже понимаешь, что мог бы это купить - хотя не покупаешь, конечно, потому что зачем.
Милые избранные, пишите хоть изредка про вкусную домашнюю еду? Я когда читаю, то встаю и готовлю, и в результате - ем, жадно и много. А то я почти вовсе не ем, и дошла уже стыдно сказать до чего (из самого нейтрального, к примеру, ночами мне снится еда, огромные кондитерские и кофейни, и жареное на решетке полусырое мясо, и я просыпаюсь от голода). Правда, сегодня мне снилось, что папа умер. Правда, сегодня ночь была безумная, малыш собирался заболеть и мы мало спали.
на лекцих по эстетике неожиданно рассказали про Тенгели. Году в 88 Тенгели привозил выставку в ЦДХ и мама меня водила. Была большая очередь, мне было 8, выставка начиналась на улице - там стояли первые пять экпонатов. Тенгели делает безумные бесполезные машины и механизмы. Один был такой: огромная дербезжащая железная полуржавая машина, к ней подходишь, закрпляешь лист ватмана и вставляешь фломастер в специальный держатель (можно сразу несколько фломастеров). Потом нажимаешь на педаль типа швейной, машина дрожит, держатель трясется и будто сокращается, рисует на ватмане хаос. Держишь, пока не сочтешь, что хватит. Потом можно поменять фломастер на другого цвета. Все было даром, и никто не ругался и не отгонял детей, была очередь, но мы стояли, достояли, и я рисовала фиолетовым, черным и желтым фломастером, а Наташка - не помню, какими. Я запомнила а имя этого художника как чуть-чуть похожее на имя "Тенгиз". Потом мы отдали их в мастерскую и картинки оправили в такие рамки... картон, стекло и металл, загнутые полоски металла, сплава какого-то желтенького. Так теперь нигде не делают. Они у нас весели долго, до ремонта, а во время ремонта мама вынесла все картины на балкон, и конкретно эти залила вода, и мама отказалась вешать в подтеках. А потом их сгрызла крыса, когда потерялась на балконе. Все это я стала рассказывать посреди лекции преподавателю, он терпеливо выслушал и сказал "Нет, я не был на этой выставке". А я неожиданно очень остро почувствовала, какя люблю маму. Я уже не помню, когда я последний раз это чувствовала. Написала ей смску, большую, дескать, а помнишь, мы с тобой, а вот теперь. Мама прислала ответ: "Помню. Здорово"
Тенгели: slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%...
яндекс ничего не знает о выставке в ЦДХ, но я почти уверена, что все так и было.

Перевожу Людку.
Беру стих. Там написано.

Гэта сталасць, сястра.
Гэта цвёрды бурштын на далоні.

Что я могу сказать в перевод? Правильно:

"Это старость, сестра. Это вечный янтарь на ладони."

Кому нужен такой перевод? никому. Потому что на самом деле "Это постоянство, сестра. Это твердый янтарь на ладони"

малыш и машинки

а мы ходили в магазин, купили две сорочки и два галстука к ним, и один ремень. Потому что новый год)

Гера выбрал себе стихов, которые он желает переводить. Он хочет много, стихов 8, что ли. Но, знаете, на мое счастье он выбрал в том числе два прелестных стиха, которые я не смогла перевести - получалось существенно хуже оригинала. Мне теперь интересно, что будет. Что он с ними сделает. Я очень надеюсь, что будет хорошо!